Город Уехавшему другу

За две недели до отъезда он вдруг почувствовал, что город,
В котором прожито так много, с какой-то стороны красив, -
Он обижал, но никогда не подавал к измене повод.
Крик торгашей и рев машин переплетался, как мотив
И он с таким усердьем слушал, что чуть было не стал глухим;
И он смотрел по сторонам, запоминая светофоры;
Три тома надписей подъездных (Матфея, Марка и Луки)
Он раскидал по чемоданам, перечитать надеясь в скором.
Он назначал свиданья паркам, уединяясь по ночам;
Разводы серенькой речушки пятном казались акварели...
Но стрелка на часах летела вниз, как орудье палача,
Как самолет до Сан-Франциско...и оставалось две недели.
А он, влюбленный как мальчишка в уют хрущевок,
                воздух крыш,
Тьму подворотен, грязь дворов, ночных пивнушек едкий жар,
Он воздевал ладони к небу, крича "Ну что же ты молчишь!!!",
И город отзывался гулом вечно спешащих горожан.
Он уходил в прохладу сквера. По вечерам, бросая дом,
Оставив за спиною звуки манящей местной дискотеки,
Он на скамейках и деревьях с печалью вырезал ножом
И они преданно хранили все обещанья о comeback-е.

В последний день он убежал от всех родных, друзей, знакомых,
Горя желанием остаться наедине с последним летом.
Бродил по памятным местам, внимал гуденью насекомых
И чувствовал себя во сне давно "нездешнего" поэта.
И разрывая ночь немую истошным криком, как в бреду,
Он знал, что эти переулки разоблачат любую ложь;
И он кричал, так страстно веря в свои слова,
                "Вернусь! Приду!"
А город ветром обнимал, и утешал "Да...Да...Придешь..."

Назавтра пустота в груди, аэропорт, разгрузка, давка,
Прощания, черта, таможня, и под конец немного слез...

Он улетал в другую жизнь... И город тоже тихо плакал
Июльским проливным дождем, как брошенный усталый пес...