Голос моего друга

Это подлинные отрывки из писем моего друга, адресованных мне: ничего в них не правлено, не приукрашено, не тронуто.


Игорь Юрьевич Копейко

Из писем другу.
 
   "Письмо - это всегда незаконченная рукопись пьесы, которую играешь каждый день."
 
   "В 26 лет наивно и глупо утешать своё самолюбие мыслью о том, кем ты мог стать. В 26 пора скорее подводить итоги, потому что старт далеко позади. Глина, из которой мы слеплены, затвердела ,и мы не станем уже никем, кем не стали до сих пор.     Я сижу на кухне, пью красное вино из жёлтой чашки и знаю, что не стану художником, потому что не стал им до сих пор, потому что художник - прежде всего тот, кто способен открывать и восхищаться, кто умеет любить до забвения и не боится быть ребёнком. Ремесло - дело второе. Но глина высохла, и нет ни горести, ни боли..."
 
  "...Был сегодня в студии, рисовал древнегреческие амфоры. Это прекрасно - прекрасны их чистые строгие линии, полные гармонии и изящества ,прекрасна дьявольская усталость, когда виснут руки и отрешается мозг. Пытаюсь найти то откровение, парадоксальное состояние, когда до предела ослабевает рациональная структура сознания, стираются различия между предметами и становятся возможными их взаимные переходы...- именно здесь рождается поэтическая метафора и открывается путь к метаморфозам. Порой мне это удавалось, и сама -женственность, святая и безгрешная красота светилась из паутины тонких линий, и было уже все равно, что именно я рисую, потому что ОНО уже оживало во мне.       Это как причастие, неизъяснимое чудо узнавать и открывать себя в себе. Право, грех жаловаться на бездомность, когда весь мир - твой."

    "...Самый вид чистой бумаги повергает меня в смятение. Потому  что я не знаю, кто же я теперь. Потому что отвернулись, оскорблённые сомнением, мои боги, которым я молился с жаром в ранней юности, в заброшенном доме "на краю одиночества". Сжатый до хруста, до боли в тисках скепсиса и неверия, я перестал доверять себе и как высочайшее благо вспоминаю те дни, когда я был одинок, свободен и честен с собой. Было ли это? Да, было. Я хочу, чтобы это было, и никто не отнимет у меня этой веры, этой дорогой мне тоски по дому, в котором я, наверное, и не жил никогда.»
 
    "Странная штука - жизнь. Всё в ней есть и всего мало. Здесь грязь и бисер, свет и боль, радость...и с судорожным наслаждением ты глотаешь этот немыслимый коктейль, имя которому - обыденность, и никогда не насыщаешься им, как невозможно насытиться туманными сумерками. За окном туман, и на душе хорошо и спокойно. Я сижу в своей комнате, у подоконника, где когда-то стояла наша роза, и понемногу возвращаюсь в себя. Так пугливый моллюск возвращается в покинутую раковину."
 
   "За окном жуткий ветер. И жутко рыдают кошки. Удивительные существа -они кричат под окном самыми что ни на есть человеческими голосами, и именно тогда, когда мне более всего не достаёт человеческого голоса.»

      "...Сегодня я чувствую себя совершенно счастливым. И совершенно одиноким. И свободным, потому что только таким и может быть подлинное счастье, другого я не знаю...Единственное, что я имею, это работа - на  полных оборотах, вразнос, взахлёб, потому что остановка - это гибель."
 
    "Моя жизнь нелепа и абсурдна и катится неизвестно куда. что меня чрезвычайно радует как бунтаря против всякого рода законченности. Жизнь предлагает нам уйму вариантов её продолжения, и мне хотелось бы перебрать все возможные, пока не наткнусь на тот, что можно будет назвать необходимым."

     "Несколько строчек Пикассо... Я бы назвал их акварельными. Я был по-мальчишески заворожен и очарован этими стихами. Раскованность мысли, забытое чувство полёта."

      "Я убеждён - всё сущее имеет след."
               
   "Меня всегда восхищала самоотверженность людей, которые с воодушевлением воздвигают перед собой барьеры и затем с тем же воодушевлением штурмуют их."
 
    "...Один японский художник-авангардист в приступе вдохновения бросился с небоскрёба на разостланное на земле полотно, создав тем посмертную картину. Он нашёл самый непосредственный способ самовыражения... Но что должен ощущать человек, сознательно уничтожающий своё не  только физическое, но и духовное, не оставляющий после себя ничего кроме пепла? До какой степени отчаяния должен подняться этот сумасшедший полубог? Хотел бы я видеть его глаза в эти минуты."
     "После полутора лет воздержания я позволил одному приятелю отвезти  себя на рыбалку и с тех пор немного не в своём уме. Со всей энергией и страстью отдался я этому занятию, которое прежде вызывало у меня нечто  вроде презрительной усмешки. Чёрт возьми, словно впервые я узнал, как стелется ночной туман, и как по-разному восходит солнце, как славно  встретить мерзким холодным утром такого же одержимого и толковать с ним о червях, крючках и прочем - о самом насущном и главном.      И сон теперь один - река, камыши и поплавок тревожный."

     "Я остался один и слушал шелест догорающего камина, и никто, и ничто на свете меня уже не волновало, и сидеть бы так всю ночь и всю жизнь -...до утра."
 
    "Сегодня меня занесло в церковь - как там поют!  - просидел до самого вечера и выложил все деньги, что имел с собой - церковь старая и плохонькая, и тем разительнее мощь чистой, звонкой скорби седых голосов. Реквием по Человеку. Мир чист и ясен. Это весна, просто весна выворачивает меня наизнанку!"

     "...читал Данте. На одном дыхании добрался до Стигийского болота и - продолжать не смог. Запредельное торможение. У меня нет эпитетов к этому Титану. Космизм - первое, что приходит на ум. Неужели это написал человек?"

    "Хандра ушла. Да здравствует хандра, которая ушла!"

   "...Странное дело - чем дальше, тем сложнее становится провести границу между добром и злом, мудростью и безумием, - словно блики на воде пляшут и мешаются в нестройном хороводе.»

    "...Артисту совершенно необходимо умение всегда видеть себя со стороны, Увы, не всеми дарами наделили нас боги, приходится что-то доделывать и самому. Здесь ценно всё: и зеркало, и фото, и магнитофон, и тем более, видеозапись. В этом нет ничего общего с рисовкой или лицемерием - только строжайшим самоконтролем и постоянной тренировкой можно добиться максимальной эмоциональной и информативной насыщенности слова живого."

    "Я живу, понимаешь ли - живу! И мне нет никакого дела до смерти, достаточно раз только почувствовать, что эта старуха придёт - рано или поздно,  и к твоей спине навсегда присохнет её взгляд, и ты вряд ли уже решишься гробить время на мысли о ней.     Потому что, чёрт знает, сколько его осталось, времени-то...»

    "Мне кажется, чтобы высказать всё, чтобы быть понятым, вовсе не обязательно высказывать всё, даже ни к чему."

    "Был у Чюрлениса. Смотрел, слушал. В музее есть маленькая зала, где можно слушать музыку. Был ли он художником - не знаю, хотя некоторые вещи были для меня понятны и выразительны до беспредельности. Да, он тщился охватить свою беспредельность на тех листах. Трудно ещё говорить об этом...Зато музыку я никогда, кажется, не слушал с таким откровением. Как-то удалось мне забыться, оторваться от себя и жить внутри звуков - наслаждение, не сравнимое ни с чем. Прежде я всё воспринимал скорее интеллектуально, какими-то зримыми образами или цветом, но как всё это убого!.."

      "Живу, дышу. Работаю, тем и живу - во всех смыслах. И  мне это определённо нравится."
                "Последнюю свою ночь в Молодечно .Грустно до боли..."с отринутою головой прекрасноликой грусти..." Я не спешу домой. Я хочу, чтобы всегда тянулась эта последняя ночь и не иссякали чернила, потому что грусть моя светла. Под окном цветут маки. которые я посадил когда-то. По комнате мусор и клочья бумаги - следы других ночей. Ума не приложу, как мне везти всё это."
 
    "...О, как я жаден стал до мира! И голод мой неутолим - не успеваю смотреть, дышать, любить, смеяться - не успеваю! Это страшно, старина, быть лишь свидетелем чужих жизней. Сегодня целый вечер фотографировал десятые классы. Весь вечер щемило сердце о годах, разделяющих нас. Жизнь прекрасна своей уверенностью, что всегда будут существовать эти нежные, воздушные десятиклассницы, и стайки чумазой ребятни во дворах, и сухонькие старушки на скамеечке у дома - это вехи, по которым мы отмеряем и пройденный путь и близость финиша. Но мы всегда оптимисты и потому редко оглядываемся на старт. А седина в висках - такой пустяк, когда на цыпочках глядишь за горизонт, не так ли, брат?"

     «Вокзалу больше века. Мне вдруг подумалось, что это мой последний поезд. Мой поезд - через час. Бесцельный взгляд цепляется за лица и цветы, за обрывки газет...Под ногами целлулоид столетних улыбок и хруст прощальных поцелуев.      Пусть стану глиной я, но глину ту отдайте моим истосковавшимся рукам!"

     "Какое-то странное чувство восторженности вселилось в меня... Восторг перед волшебным зеркалом, где цветы и грязь, надежда и отчаяние - все краски и запахи мира слились в гимне Жизни. Всё это чертовски трудно объяснить, но  какой-то флюид жизнеутверждающей силы исходит даже от самых горьких строк."
               
     "дни летят пулемётной очередью. И лишь фотоснимки - доказательства того, что они были."

     "Главное - сделать выбор, понять, что для тебя главное и сделать это главное мерилом, точкой отсчёта всего сущего. А без этого и человек -не человек, а так, жертва обстоятельств, пускай даже благополучных, но жертва! Я не знаю  ,можно ли прожить на всём накале всё отпущенное
Богом время, но жить иначе - преступление!                Я долго вынашивал в себе художника, изживал пошлое и мелкое
и всё ждал чего-то. Будущее - вот оно - вгрызается в уши бесстрастным стрекотом часов. К чёрту грёзы о беспредельном будущем! Напряжённо, почти физически чувствую, как с каждым ударом маятника осыпается моё - наше - последнее пристанище. Я много работаю сейчас. Меня затянуло. Но нет спасу от проклятых вопросов. Меня неудержимо влечёт к холсту, и сам запах краски, её блеск - будоражат кровь - непривычные, радостные и странные ощущения .Веками люди изводили нервы и холсты, не ведая, что их толкает. И большинство попросту переступали порог неразрешимого не споткнувшись..."
 
     "Не верю я в это пресное обывательское счастье, надёжное, проверенное веками и заверенное социологами. Пусть я дурак и самонадеянное ничтожество, - я большего хочу!.. кровью, гноем ли, огнём - выплеснуть свою боль, свою жизнь - единственное мыслимое счастье, ради которого живу."

      "Меня заботит единое решение книги в целом как эстетического явления. Изяществу и удобочитаемости шрифта я отвожу далеко не последнее место. Такими же лёгкими и прозрачными - подобно рисункам Красаускаса, но не столь ювелирными должны быть иллюстрации...Все они должны быть выполнены в одной технике - тушь, пастель или уголь.      Чертовски сложно пером выразить то, что можно сделать одним росчерком угольного стержня, и наоборот."
               
     "Только боль одна и даёт нам ощущение жизни. Боль света. Как смерть. Как жизнь. Боль рождает свет. Я знаю одну ведьму. Она многому меня научила. Я полюбил свою жизнь. Теперь у меня хотят отнять всё это. Травля уже началась. Что бы со мной ни случилось, всё наше остаётся в нас и с нами. Мы будем жить, да? Что бы ни случилось."

      "Рад весне, которая вот-вот, и тому, что мы молоды и способны радоваться чему-то, - забывая о тех горестях и страданиях, которые мы принесли с собой в этот мир. Наверное, в этом и состоит умение жить - в умении забывать. Искусство, которому мне никогда не научиться...»



В июне 1997 года автор этих писем трагически погиб в Москве.



Об этом человеке я мог бы рассказать очень много. Он был моим  другом. Его жизнь и его творчество оказали на меня огромное влияние. Он был и художником, и скульптором, и поэтом, и музыкантом... И прожил чуть меньше 37 лет. Лучше, полнее, чем он сам поведал о себе в своих письмах, о нём никто не скажет.