Самое страшное

  (Лучшему другу. Хотя он этого, скорее всего, не прочтет.)

Знаешь, любимый, самое страшное для меня – просто смолчать.
Смолчать – однажды, – когда спросишь ты вновь о любви.
И отрицательно качнуть головой – «Нет. Что ты! Уже разлюбила».
Это будет неправда. «Давно забыла НАС». – И это чистейшая ложь.
Но иногда, под яркой июньской россыпью звезд (как осколки мечты),
Приходят мысли о прекрасном принце («А вдруг не ты мой герой?»).
И вновь с замиранием сердца ищу на лугу трилистник, тот, редкий,
С четырьмя листками, – как в детстве, на долгое-долгое счастье.

Так вот, самое страшное – в летнее марево, матово-солнечный зной
(«Ты, – говоришь, – как Солнце, в своем желтом шелковом платье!»),
Спрятав полные слез глаза, уйти. Просто скрыться, не сказав ни слова…
Или – еще страшнее – сказать, что все время лгала (читай, не любила),
И остаться подругой, и видеть тебя с женой, или с невестой, или…
А ведь все может случиться! Милый, я просто могу испугаться. Чего? –
Боли. Очередной дозы. Это сейчас я с мазохистской радостью терплю.
Но надолго ли меня хватит – вот в чем вопрос. Вспомни, я не железная.
Хотя и сильная. Я никогда не плачу, улыбаюсь. Тихонько вздыхаю
(А не то боль задушит) и молю Бога, чтобы это скорее закончилось.

Еще я боюсь – я могу отказаться. От всего: от тебя, от любви…
Я давно тебя отпустила – но если мне станет все равно, что ты с другой?
Вдруг я проснусь и найду пустоту в сердце – на месте застарелой боли?
Вдруг вместо кома в горле будет безразличие, и я не смогу тебя любить?
Я умру для тебя. Ты просто не вспомнишь. Мы всегда забываем тех,
Кто к нам равнодушен (если эти люди прежде нас любили безгранично),
Как что-то неприятное… И тЫ пройдешь – и не посмотришь на меня…
Думаю, что это все-таки страшнее. И поэтому я продолжаю любить.