Три дня в Москве

1. Четыре ключика на связке вторника

Четыре ключика
И тонкое кольцо -
Уже не день:
Ещё чуть-чуть - и сутки...
Лицо, лицо, лицо,
Ещё лицо -
Любимые
До errora в рассудке...

***
Это может только Пума -
Вилкой локон поправляя,
Толковать о кашалотке,
Локотком толкать паркет.
Без игры, гримас и шума
В ней горит, перелиwаясь,
Самый милый в околотке
Кока-колковый поэт. :)

***
А юная, нежная, рыжая lilа,
Вжимаясь в подушки паяца-дивана,
Читала свой "Слайдик" и лунно светилась,-
Неверной женою из давней сёрраны,
И голос хрипел,
прерывался и гас...
И, так же дрожа, она слушала нас.

***
Точёная, звонкая, змейку пустившая жить на лодыжку
надолго,
Котёнок со стрункой-спиной, поза лотоса, мантра, Танагра,
memento,
Медея, трагедия, тайский божок, многорукая Кали,
иголкой
Входящая больно и сразу в глаза, да и в сердце (да, Гера?..)

Argentum.

***

Кость,
как же странно, друже
до третьих петухов
мешать
вино и ужин
с безвременьем
стихов
лицо слегка двоится
сквозь автора
порой
пытается пробиться
лирический
герой
раскачиваясь, полнясь
раскручивая нить
вибрирует
твой голос
зовёт за ним уплыть

и вот
вуаль убрали

так выпукла
печать

что хочется
по Брайлю
тебя
перечитать

2. Чистые пруды (Клер)

Не могу без воды - я с рожденья в морских городах,
И в июльской Москве задыхалась рыбёшкой калечной.
Но, услышав твоё: "А... быть может, на Чистых прудах?.."
Поняла: профсоюз... И ответила в трубку: "Конечно!.."
Ну, а дальше - ты помнишь: метро, Грибоедов, жара,
Загорелая кожа, горохи, короткая стрижка,
И спокойная радость: ко мне возвратилась сестра,
О которой я знала, да только вот - всё понаслышке...
Я кивала и думала: не изменилась ведь, нет,
Только чуть похудела, да, может, улыбка - печальней...
И под такт разговорам о нашей стихирной родне
Поплавок ресторанчика ласково ветром качало...
Знаешь?..
Глупый вопрос, - ты всегда проницаешь насквозь,
Я хочу попросить - оставайся такой же открытой,
Просто - будь...
И - невидимо, исподволь, вскользь -
Помоги нашей третьей до срока не стать Маргаритой...

3. Солнечный удар

ветер на Патриарших
куражился и швырялся
букашками всех калибров
раскрашивал твой пиджак
песчинок пригоршни шваркал
дразня зацветшую ряску
и хрусткие зонтики липы
в мою запутывал ржавь
и сглаживал жар на лицах
и сглатывал полуфразы
и вазы цилиндр на гравий
роняя, трепал букет
июль обжигал столицу
а ветер, гуляка-праздник,
тянул нас в игру без правил,
развеивал ворох лет
до главного, до основы,
до клеточек на рогоже
для вышивки, до канвы и
так детски белела твердь
так верно ложилось слово

Серёжик...
мы так похожи -
мы тёплые
и живые,
нам долго ещё гореть...

***
площадь-жаровня...
сейчас бы - хрусталь родника,
зелень и тень, и ледышку-ладонь на затылок...

...ты так светло улыбалась, что сердце заныло -
"я и сейчас не могу отогреться никак..."
и у меня не вязалось: горчащая боль,
твой стерегущий назойливо ангел-хранитель,
и эта женщина - белое солнце в зените -
так в Возрожденье писали на фресках Любовь
(ты потерпи - мне ведь тоже патетика в лом,
я ведь не часто... а женщине - вовсе ни разу,-
нам ли друг другу придумывать громкие фразы!
просто - так было, ты знай... ну, да я не о том);
вот... а потом - всё сложилось, и я поняла -
эти качели калечат и лечат, чем дальше
катишься в пропасть, тем меньше в сиянии фальши
после...

вот только - фантомно -
так ноют крыла...

***
Олеж, ты прости - о тебе не смогу, не возьмусь -
ты слушал и был где-то между,
и мне, начитавшись
твоих паутинок и кружев,
казалось: сейчас вот
он чувствует, как этот вечер исходит на тьму,
и движутся стрелки,
и трели заводит сверчок,
царапая ночь,
и в песок истираются камни,
хрустя,
и ещё показалось тогда мне -
как мерно сопит твоя Санька, зажав кулачок...

***
а Джокер... наверное, с юности где-то
втемяшилось это, да так и осталось -
я именно так представляла поэтов:
звенящая страсть и глухая усталость,
и тонкие пальцы, и бледная кожа
и слух - ведь, наверно, была музыкалка?..
и слово, что бьётся, взрывает и гложет,
поётся и льётся, как в детстве считалка...

***
а о Прочих Опасностях - это отдельно, ПОжалуй,
знаешь,
мне не сложить эту мандалу,
тонкий песок
просыпается, веется,
остро за веками жаля,-
джибериш...
но я истово верю,
что сбудется в срок
предначертанный только тебе
пропустить анахатно
в саксофонном адажио выжечь
и вышептать дух,
перейти эту пропасть
и - Боже! - вернуться обратно,
и сказать
то, что можешь лишь ты,
и - хотелось бы -
вслух...

***

...и жаркое, мгновенно заводящее:
побуквенно, почти позвуково
читает Джокер Герочкину ящерку,
и Гера, щурясь, смотрит на него...

и "Маскомедиа":
глоток, и это "МММмммилая!.."
хрустящий лист,
глаза шальными вишнями
драконово... а может быть, текилово -
не помню, я тогда хлебнула лишнего,
и там, где полагаются овации
цветы и вспышки тонного фотографа,
я, кажется, полезла целоваться, и
выпрашивать неровные афтографы...

потом
"стеклянно в сердце входит вечер..."
и мы кричим, что
"твой... клобук... вчерашен!"
он вывешен, прочитан, впитан, вечен,
он в нас течёт,
и чёрт ему не страшен -
и даже автор,
выронивший звенья
серебрянотекучей словной нити
не в счёт:
припадок хорового пенья, -
и нам удастся вновь соединить их...

...я с вами, там, - ещё искрит накал,
скамейки сдвинуты,
серьёзный Дима в феске...
давайте притворимся - в этой пьеске
антракт.
я не могу писать финал...