Кусочек Первой Мировой

Моему деду, Сергею Владимировичу,
Георгиевскому кавалеру, посвящается...

***

Мне с каждым часом будущего дня
становится светлее и яснее:
огня
не заслонить,
гореть я не умею,
чего греха таить...
Но у меня
за стареньким пальто
висит на вешалке потёртая уздечка -
я с нею тихо выйду на крылечко
и позову мальчишеским альтом.
По сочным травам,
по росе холодной,
по тёмной сини тающей зари, -
скакун души, Пегас души свободной,
предстань передо мною и замри!
Я обниму твою крутую шею,
размажу по лицу
прилипшую цветочную пыльцу
и унесусь по липовой аллее.
В последний раз наполню тишиною
прокуренную грудь, -
лишь ты один не вправе обмануть,
постой, побудь
до вечера со мною.
Ты помнишь, как в тревожном полусне
качалось утро бывшего посула,
как мутные фигуры караула
маячили в неясной стороне;
как подленько щемило поутру
желание покоя, лазарета,
и как, шипя, последняя ракета
каталась по разрушенному рву,
потом свистело в воздухе тягучем
и первый непристрелянный снаряд
рвал тишину, нелепо землю пучил,
лесок трещал, гремело всё подряд,
чуть-чуть поодаль сонная траншея
ощерилась винтовочным огнём,
линялый прапорщик в потёртой портупее,
солдатской пули в спину не боясь,
полез вперёд - да разве дело в нём -
а следом, бороздя живую грязь,
на проволки ежовые колючки,
бежали в сером, громом крыли пушки,
и посвист пуль тонул в нелепом крике,
земля неслась навстречу под уклон,
срывающийся голос: "Эскадрон!.."
выплёскивал, как сабельные блики,
земля уже летела кувырком
и обгоняла самых быстроногих,
храпели все, недоставало многих,
всё путалось под бешеным клинком,
косила пулемётная чечётка,
бежали к горизонту облака,
стонало и ворочалось, пока
не нависали сумерек тенёта...
Тогда порой едва хватало сил
и тело ныло судорогой, болью,
я посыпал горбушку крупной солью,
к тебе перед отбоем приходил.
Твой карий глаз по-человечески серьёзно
смотрел за линию потухшего заката
и успокаивал собрата:
"Иди, голубчик, спать, уж поздно,
тебе приснится звонкая роса,
тенистая широкая аллея,
большое стадо, птичьи голоса,
и тот рассвет, что сердце отогреет,
и я, доживший до поры,
когда помирятся миры.