Владимир Агафонов. Горный цикл

Владимир Агафонов
ГОРНЫЙ ТУМАН
цикл стихотворений
 
*     *     *

Я помню тот бархат на склоне горы,
в котором зажгли светляки фонари:
над черной травой, между черных кустов
мерцали огни золотых светляков.

Дыхание ночи сводило с ума:
был бархат густым, как кромешная тьма,
где гладкая кожица пряных листов
да тайна дрожащих огней светляков.

Загадка природы сводила с ума:
был бархат кромешней, чем гулкая тьма,
но выше, в полнеба сплошным серебром
сияли Стожары синхронным дождем.

И те, золотые огни наверху,
казались и сами сродни светляку.
 
*     *     *

Я помню ту ночь на горе у реки,
где жгли золотые огни светляки.
Под пологом неба на ветвях кустов
дрожали огни золотых светляков.

Мерцающий бархат - что мне было в нем?!
Дрожали Стожары зеркальным огнем,
и сбоку, в полнеба округлым ребром,
сияли Плеяды сплошным серебром.

Блестящая тайна. Природа сама.
Зачем человека ты сводишь с ума?
Быть может, неправ я, и кажется мне,
 что кроется что-то в зеркальном огне?

Иль может быть, только одних простаков
влечешь ты смотреть на игру светляков?
 
*     *     *

Иллюзия тайны. Волшебный урок.
Я, пасынок ночи, совсем не игрок:
загадка природы, волшебная тьма
меня одного только сводит с ума.

Здесь, в бархате ночи на склоне горы,
я понял весь смысл светляковой игры:
природа таинственна, но не добра,
и светлая жизнь светляка - не игра.

И что из того, что так нравилось мне
купаться в дрожащем волшебном огне -
ведь там, где кустарник меж скал исчезал,
блестящий огонь светляков пропадал.

И зря я брожу меж волшебных кустов:
иллюзия тайны - игра светляков!
 
*     *     *

Следить за мерцаньем волшебных огней?
Загадка природы? Что мне было в ней!
Ведь утренний ветер, скользя между скал,
уже мои грубые губы ласкал.

За бархатом ночи приходит рассвет,
сдирает покровы - и тайного нет:
так ветер нещадно сдирает листы
былой, неземной, но древесной красы.

Иллюзия света - душевный упрек.
Я - пасынок ночи, совсем одинок;
иллюзия тайны - красивый обман:
здесь голые скалы, кусты, да туман.

Так с утренней хмарью поблекла краса,
на пряные листья упала роса.
 
*     *     *

Я помню тот вечер на склоне горы,
когда жгли жуки золотые костры
и звезды вверху разводили пожар
дрожащим огнем серебристых Стожар.

Босыми ногами я шел по костру,
не крае обрыва стоял на ветру,
губами ловил алых ягод обман
и сверху, с обрыва, смотрел на туман.

Туман под горою ершист был и рван,
на рваные клочья расползся туман,
на клочья сродни бороде старика.
И прямо под ним пролегала река.

Туман же к реке словно к деве приник
противный и рваный, и грязный старик.
 
*     *     *

Река была похожа на красотку,
тонка, изящна, трепетно горда,
породиста - за деньги, аль за водку
таких не покупают никогда:
точеные обводы и разливы,
немая гладь, и страшный шум стремнин -
когда-нибудь ты сделала счастливым
хоть одного из тысячи мужчин?
Лишь по утрам туман, старик беззубый,
чураясь всякого стыда,
пренебрежительно и грубо
тебя ласкает иногда.

А может быть, красавица-река,
сама ты порождаешь старика?
 
*     *     *

Жуки улетели - куда они все улетают?
А может быть, ветер их в голые скалы унес?
На склоне горы одиноко синеет кустарник,
с рассвета покрытый серебряной патиной слез.

На ветвях, на камнях - роса. Это слезы тумана,
того старика, что девицу-реку ласкал;
на старости седобородый стал жертвой обмана
и прочь улетел, и бродит сейчас между скал.

Совсем он старик - ему жить лишь чуть-чуть, до полудня.
Калека хромой и седой, он, туман-инвалид,
забился в расщелины скал и пропал, старый блудня,
и вот уже каплей по гладкому камню скользит.

Но он не умрет, он в мечту свою превратится
и звонким ручьем вновь к девице умчится.
 
*     *     *

Попробуй, река, не прими его в лоно свое!
Звонким ручьем он стекает по склону горы!
Что старику невозможно, возможно ручью,
омоет ее он - она не узнает об этом!

Жажду внезапно почувствует, будет пить,
пить, пить, и пить, и капли ладонью смахнет,
волосы мокрой ладонью сама же и смочит,
своею рукою одежды свои совлечет.

Выйдет она посвежевшей, обласканной им,
но не отпустит ее он и кожу покроет
россыпью мелких камней самоцветных,
помолодеет она так, что даже соски отвердеют!

Свежесть красавицы - где ты и что ты?
На только ль в ручье, и не только ль ручей!
 
*     *     *

Перемотать веревку. Карабин.
Петлю на ледоруб. Двойной на триконь.
Вон старый крюк торчит. Всего один
на весь подъем. Но ничего, обвыкнем.

Беседку сделал, словно канапе.
Бараньи обойдем. Перилами на стену.
Берем карниз, а дальше по тропе.
Идем по траверсу. Выходим на морену.

Ставь ногу осторожно, словно барс.
Склон северный, подмерзло, держит осыпь.
Ну что в такую даль гоняет нас!
Кого об этом спросим?!..

Прощайте, равнины, жуки и река -
вершина торчит, словно клык старика.
 
*     *     *

- Он был поэт. И альпинист.
- Не альпинист, турист - возможно.
- Да-да, скорей всего, турист:
  уж больно жил он осторожно.
- А скрытен был...
- О мертвых - ничего!..
- Да, ничего плохого, если можно.
- Вот не пойму я только одного...
- Чего?
- Да жил он слишком осторожно!
- А-а-а, ты о гибели...
- О чем ж еще, ну да!...
- Там дело, говорят, в тумане -
  на спуске шли на ощупь...
- Господа?!
- Чего-сь?
- Берем плиту и тащим на аркане!

Умолкли шаги, только глухо шумела река,
да дождичек сеял, колючий, как взгляд старика.