Музыка

"Сейте разумное, доброе, вечное".

    разумное - понятие непостоянное,
    добро - понятие относительное,
    вечное - понятие несуществующее.





Долой все репетиции!
Отсрочки больше не нужны.
И дирижер спустился в яму,
Он оглянулся - ни души.
"О черт возьми, где эти ноты",
Прошамкал в тишине старик.
"Возьми отец", - воскликнул кто-то,
Из-за кулис.
                * * *
И время больше не бежит вперед.
Оно подобно той листве,
Что подпирает кроной небо -
Созвездьем веток в синеве.
И даже маленькие дети,
Убив достаточно врагов,
Познав все тайные запреты,
За спинами своих отцов.
Тот час же побросали книжки,
Как мудрость ложную в огонь.
И по тропе гуськом как мыши,
Пошли на дивный перезвон.
И молодой студент-парнишка,
Учительствующий у них,
С большой указкою под мышкой,
Вдруг на мгновение затих.
И важно, словно старый доктор,
Поправив на носу очки,
Побрел за ними он по тропке,
На этот сладостный мотив.
И удивились эти дети,
Придя к концу сего пути.
Пустующий, театр древний,
Пред ними двери отворил.
Впустил в свои покои юность.
В надежде вновь пленить сердца,
И свою старческую сухость,
Он освежить хотел сполна.

По залу тихо пробираясь,
    Средь захламления старины,
Молчали дети и не знали,
Что им увидеть предстоит.
И на мгновенье, как началась,
Затихла музыка, и дирижер-старик,
С застывшею рукою обернулся к залу,
И поклонился низко до земли.
С ехидною ухмылкою на лицах,
Смотрели дети в его строгие глаза.
Ведь не слепые они были,
Где ж оркестр?
И где актеры, и почему пуст зал?
"Вот идиот!", "Старик наверно сбрендил",
"Под старость лет он выжил из ума!".
Шептались дети, а их вожак студент,
В недоуменье крутил пальцем у виска.

Действительно, ведь в старом зале,
Там, где везде был пыли толстый слой,
Чудак какой-то с палочкой, во фраке,
Махал руками перед пустотой.
Вот так казался зрителям художник,
В чьей власти была музыка души.
Но ни смутился он, ни чуть, лицом не дрогнул,
В бессилии руки не опустил.
"Та музыка, что вас приводит в храм,
Рождается не чьим-то вдохновеньем,
Она внутри у каждого из вас,
Но требует лишь только пробужденья.
Роль зазывалы мною сыграна сполна,
Я представляю вам Историю. Она
Пусть вам поведает, что будет дальше.
А я статист на фоне этой драмы.
Ее судить вы будете, а не меня".
И вот, представив главного актера,
Наш дирижер вновь повернулся к ним спиной.
Седые волосы задумчиво поправил,
Взмахнул изящно вверх умелою рукой.
И затаился зритель в предвкушенье,
Забавно было видеть лица их.
Законные потомки века просвещенья,
Чем мог этот старик их удивить.
Все им подвластно было, ни одной тайны,
Уже не значилось у них в повестке дня.
Везде где можно было только, побывали,
Прочувствовали все, что можно испытать.
Но действо началось. Бой барабанов,
Вдруг в клочья растерзал, густую тишину.
Пронесся диким смерчем по всему залу!
И в каждый уголок успел он заглянуть.
Еще не смолкло эхо и словно в наступленье,
В колокола ударили тысячи церквей!
Им тут же вторил невидимый оркестр,
Гвалт звуков и мерцание огней.
И эта вакханалия, застыла в миг крещендо,
На полуслове недоговорив,
Вдруг обратилась в абсолютный слог и рифму,
И превратилась уже в знакомый нам мотив.
То была песня, что открывала двери,
В другие измеренья и миры,
Рождала образы, как тайный магистерий,
Металлы в золото мог превратить.
Ласкали флейты слух, стучали барабаны,
И звали горны в путь, неведомо куда.
Смотрел и слушал зритель, затаив дыханье,
На сцене, вдруг увидев самого себя.