Ну что ж ты опечалился, камрад?..

Ну что ж ты опечалился, камрад?
Сто грамм горючих закусив слезою
И разминая в пальцах «Беломор»,
Ты смотришь в точку, сам себе не рад,
Лицом темнея, как перед грозою,
И всё киваешь — докатился, мол!

Зарницы озаряют полумрак,
И кажется, что ты меняешь лица,
Дробясь и совмещаясь, как во сне:
То телогрейка на тебе, то фрак,
И грязный бинт, и алый бант в петлице,
Цилиндр... мундштук... разбитое пенсне...

Газетою покрыт щербатый стол.
Глядит с портрета завтрашний мессия,
В улыбке голливудской щерит рот.
Мой друг усталый, что же ты обрёл,
И где она теперь — твоя Россия,
Твой горестный возлюбленный народ?

Ты бил в набат, готовый умереть
За бледный отсвет будущего блага,
За чернь, освобожденную от пут.
«Авроры» залп, речей литая медь,
Ещё не предвещавшая Гулага,
Звучали как шопеновский этюд!

Ты всё прошел — этапы, Колыму,
Окопы Сталинграда, мёрзлый Питер,
Клеветников газетные плевки.
Никто не облегчил твою суму,
Никто кровавых слёз твоих не вытер,
Никто не разделил твоей тоски!

Ты всё прошел. Ты нёс свою свечу,
Полою пиджака прикрыв от ветра,
От липкой грязи, снега и свинца.
И тяжкий крест казался по плечу,
Когда огонь вдруг вспыхивал ответно
В зрачках пытливых юного лица!

Но ржавый паровоз дал задний ход.
И брызнул свет — слепяще и крикливо.
И ты сидишь в разграбленном дому —
Отправленный на свалку Дон-Кихот,
Интеллигент российского разлива,
Не страшный и не нужный никому!

Прикроешь воспалённые глаза.
Чадит свеча, в стакане киснет водка.
У стула приютилась тень креста.
И восковая мутная слеза
С небритого сорвётся подбородка
На свежий шрифт газетного листа!