Ожидание Брата, Питера

Осень забирается под кожу,
и кусает тело, ждёт зимы,
ясень за окном моим тревожен
и боится снежной кутерьмы.
Кот зевает за стеклом не страшно,
нет сорок, но также нет забот;
распушил свой хвост и смотрит важно
на забытый солнечный восход.
Манна с неба на земле, как слёзы,
тает, только сразу в лёд;
а в окне уже растут мимозы
и листва узоров зимних. Вот
снегирь, предвестник стужи лютой,
брат февральской вьюги, сын зимы,
на калине старой неуютно
хохлится и тоже смотрит сны.
Ах, ноябрь – жовтень, сердцу милый,
не пугай меня вечерней тьмой,
и своей любовью некрасивой
согревай чуть больше, чем тоской.
Я устал и не хочу стремиться
к югу, свету, и морям тепла,
в северную мчусь мою столицу, –
там всегда холодная весна,
там мосты воюют с льдами, громко
расставаясь ровно в час ноль пять,
львы спросонья тянутся так ловко,
что пугают пьяненьких солдат,
тени бродят, соскочив с историй,
идиоты, ищущие душ,
тех, кто с вечностью о Боге вечно спорит
кутаясь от них в шелка и плюш.
Кот ворчит, обиженно ревнуя
шорох мостовых к моим мечтам, –
младший брат мой, как тебя люблю я,
что последний хлеб всегда отдам!
Но, бродя в московском парке в ливне,
плача от несбывшихся надежд,
тая от "Данаи" в старом Зимнем
не в своем, но всё-таки в дворце,
я тоску сжигаю, моя Муза
открывает дверь других миров, –
жизнь в Москве для Питера – обуза,
Питер для Москвы – почти любовь