Скорбя о несбыточном

                И.О.

               

1

Где тополь дивная и море одиноко
Средь двунадесять наций и языц,
И Бог един, как рог единорога,
И облик лиц
Внушает более тоски, чем любопытства,
И город грез
Равно далек  от святости и свинства;
И хор берез –
Уже не символ родины, но проза
Где бьют челом,
Лежу в объятиях морфея и склероза.
Мне поделом.


2

И мнится мне: до облака далека,
Где даль легка,
Легла и нам последняя дорога.
Пока рука
Нащупывала скобки тайных смыслов,
Чтоб их раскрыть,
Как брань судьба на вороте повисла.
И нечем крыть.
Да и не скрыть позора озорного,
Как погляжу:
Низложен модерновый Казанова,
Пустой лежу.


3

Прости ж меня, Киприды беспризорник
И озорник.
Раскаялся любовный уголовник,
Главой поник.
Бывало, ждешь принцессы пэтэушной
В смятеньи толп
С любовией нешуточной, но штучной,
Как некий столп.
И молодость, не ведая убытка,
Куда-то мчит.
И коньяка початая бутылка
Поднесь горчит.


4

Кому ж доверить, мыкаясь о стиле,
Бздеж о былом,
Что не сбылось средь пыльных бугенвилей?
Когда быльем
Мы порастем, строптивый незабудок
Страны теней,
Душа вернется в тесный промежуток
Сквозь пену дней.
Ну, а пока, залитая пожаром,
Как рот – свинцом,
Висит луна, забытая задаром,
Скорбя лицом.


5

Встает, с похмелья бледная, натура:
Сиречь, заря…


Читателя, советчика, авгура!
Пономаря!
И я на перекрестке Бен-Иуды*
С ничейным сном,
Перебираю прошлые минуты,
Стою перстом.
И потрошу дырявые карманы,
Где медь густа.
И лабают аидише баяны
На раз с листа.
И, воспаря над рясою и торгом,
Зарей влеком,
Я проплываю с нею над Востоком,
Над простаком.
Трави ж, труба, за сына и иуду,
Лабай, гобой!


Но отчего мне слышится повсюду
Лишь голос твой?..


____________________________________________________
Бен-Иуда* – улица в Иерусалиме, наподобие московского Арбата.