Пьер Паоло Пазолини. Религия моего времени I
владеть собой, соприкасаясь с внешним миром,
хоть он и посвежел в тени горячих
октябрьских туч. И молодым, и сильным
я становлюсь, не замечая сам.
Взбираюсь по отвесным склонам улиц
вслед за двумя мальчишками. Они уже — вон там.
Невзрачны, без прикрас. И всё ж сверкают
их волосы счастливым бриллиантином,
украденным у старших братьев. Их штаны
убелены тысячелетними лучами
горячей Остии, потрёпаны в ветрах.
И всё-таки прекрасны их причёски –
их возвели, забыв мозоли на руках,
рассчитанными взмахами расчёски.
И не сравним ни с чем в белёсых прядях чуб.
Из-за угла особняка они, прямые,
идут, устав от долгого подъёма,
и исчезают, спрятав пятки молодые
за угол нового особняка. Их жизнь
как будто никогда не начиналась.
И солнце, цвета неба, смотрит волком
и выливает в тёплый воздух сладость.
А воздух, потемнев от туч, её разносит...
И вновь всплывает предо мною всё,
чем был богат мой век: вот снова он,
рассвет таинственный Болоньи и Казарсы,
благоуханный, совершенный, как бутон.
Он поднимается в мерцающих лучах,
сквозя в униженных мальчишеских глазах,
из всех искусств знакомых лишь с искусством
теряться. Светел он на тёмных гобеленах…
Я в этой жизни не познал ещё греха:
я чист, как древний старец, но и это
уже мне не поможет, всё равно
дар плотских радостей бесплодный и нелепый
растаял в дымке. Я теперь — хороший,
как тихий полоумный. Всё, что было
назначено мне строгою судьбой,
зияет безутешною дырой…
В ней утешение моё. Я наблюдаю
облокотясь о подоконник, как те двое
шагают в солнечных лучах. Я, как дитя,
готов оплакать то, что не было моим,
но также то, что никогда моим не будет.
И в этом плаче мир — всего лишь аромат.
Он исчезает. Предо мной цветы полей —
весенние, названия которых
мне говорила мать. Дрожит их запах.
И сладостен мой плач, в нём невзначай
рождаются слова и краски. Недвижим
язык безумных голосов, знакомый с детства.
Правдивый, он всё также ясно различим.
П.П. Пазолини, 1957. Перевод с итальянского, 1998, 2010, 2022.
Свидетельство о публикации №102052100178