Насилие

Ей было семнадцать, как свежий букет,
Как солнечный лучик, как первый рассвет,
Открытой душою она улыбалась
И милым ребенком она оставалась.

Как можно пройти мимо чуда такого,
Красивая девушка тронет любого.
И он появился: уверенный, смелый,
Улыбка его ее душу задела.

Галантный, приятный, на всех не похожий,
Красивый и ласковый – очень хороший,
К нему, как на праздник, стремилась душа,
А он приговаривал: «Как хороша».

***

Она одна дома, а все на работе.
Звонок. Открывает. И он к ней заходит.
Печенье в духовке и чай закипает.
Домашний халатик и он обнимает.

Настойчивей ласки и жестче объятья
И как же тогда – ничего не понять ей,
Но поздно, увы, есть предел ожиданий:
Закончилась нежность, сильнее желанье.

Не слышит «не надо», не чувствует боли,
И взгляд изменился – зверь рвется на волю.
Треск рвущейся ткани и руки зажаты,
Нет сил оттолкнуть, только просьбы: «не надо».

Как в ступоре мысли и бешеный страх,
«Не надо, мне больно, постой, как же так!».
Противится тело и прячутся губы,
«О Боже, как мерзко», жестоко и грубо.

«Да как она смеет?», «Что значит не хочется?»,
Бросай-ка артачиться «Ваше высочество».
Подавлен протест и кровать стонет мамина.
И словно пощечина: «Дрянь, знай хозяина».

***

Ей было семнадцать, она повзрослела,
Ухмылкою стервы улыбка алела.
Фигура красивая, только чуть сгорблена,
Глядит вызывающе, смело, озлоблено.

Мучительной болью душа переполнена
И мама жалеет ее как покойную.
Вокруг удивляются: «Что с тобой, девочка?»,
Она огрызается: «Что вам за дело-то?».

Такая как он – равнодушная, грубая,
Обычная кукла, но вовсе не глупая.
Быстра и расчетлива, словно тигрица.
Не любит, не плачет, не ждет, не боится.

Не больно, не весело, ни жарко, ни холодно.
В душе уже женщина, хоть тело так молодо.
Такая не влюбится, просто не сможет,
Себя она в жизни – продаст подороже.

***

Ей было семнадцать, она постарела…