Лунатик

Свет просочился под веки, он почувствовал под рукой тепло спящей рядом кошки. Открыл глаза. Его взгляд что-то задел - он посмотрел на руки - так и есть, они снова испачканы краской…
Встал с постели, мышцы свело, прогнулся немного назад, потянул их - так уже лучше. Шаркая тапочками по блестящему полу, подошел к своему ночному творению. Опять вид ночного города. Он рисовал их с тех пор, как переехал сюда - одно и то же… Противно было то, что наутро после таких упражнений он чувствовал себя, как после хорошей попойки.
Бороться с этим было бесполезно. Краски он нашел случайно, когда разбирал вещи. Утром следующего дня он и обнаружил первое свое "полотно"… Выкинул краски. Утром все стены были расписаны кетчупом и горчицей. Какая-то абстракция. Понял, что это еще хуже, и пошел покупать своему ночному "я" новые краски.
Днем вполне нормальный человек. Успешно работал. Нравился женщинам, которых, кстати, к себе не приводил, так как никогда не знал, когда это снова случится. Однажды с ним пришла одна. Наутро они нашли картину, где было все в точности, как на постели - смятая по контуру тела простынь, примятая головой подушка - но самой женщины не было. Эффект жутковатый. Вроде все просто, но смотришь на нее, и где-то между горлом и грудной клеткой - холодок. Она это почувствовала, раскричалась… Что он мог ей сказать?
Никогда почему-то это ночной "художник" не рисовал живые существа. Ни кошку, ни людей на улице. Последнее время он полюбил вид ночного города. Всегда один и тот же. До этого рисовал яблоки, предметы обстановки… Но никогда никого.
Он пошел в ванную. Набрал в ладони ледяной воды, плеснув ее себе в лицо. Немного помогло. Поднял лицо, и посмотрел в глаза своему отражению. Вода стекала по щекам, как слезы, капала с подбородка. Он ничего не увидел в своих глазах, хотя знал, что в них, как на огонь, можно было смотреть бесконечно. Своего рода медитация. Ни о чем не думать.
Убрать картину к остальным, тем более, что его творения были весьма посредственны. И пусть все идет, как идет.
 Он залез в душ, струя сначала обдала его холодным, он вздрогнул, потом теплым, даже горячим потоком. Тело его прогревалось как бы изнутри. Согревшись, он вышел, еще раз глянул в запотевшее зеркало, и не найдя там своего взгляда, спокойно, почти весело, вышел снова в комнату.
Сквозь размытые контуры ночного города проступало лицо… Неясно, так что сразу и не увидеть, но если присмотреться, оно становилось все четче. Это было странное лицо, лицо одержимого, с горящими бешеным огнем глазами, с кривящимся напряженно ртом, руки, странно изогнутые, почти неестественные, сжимали кисть.
Это было его лицо.
В двери и стекла тысячи лет рвались холодные и теплые ветра. Он стоял перед собой тысячу лет, не в силах отвести глаз.