Страна Флегм или у врат Вукингема...

Страна Флегм
или
у врат Вукингема..


За окном, как всегда, собирался зарядить дождь. О чём оповещал глашатай град, он всегда здесь предвосхищает дождь, зимой и летом, осенью и весной. Дождь льёт ежедневно, и видимо, сонный всегда говорит граду: “Ты иди , а я догоню, ещё чуть-чуть поваляюсь на мягком пухе облаков, ну совсем немножечко”. Тогда град доедая на ходу последний тост мчится с “вежливостью королей” выполнять ежедневную работу. Да и что ему, быстрее начнёт, быстрее закончит. Отбыл и забыл, иди дальше отсыпайся, а с дождём совсем другая история, этот, просто трудоголик, но сначала ему нужно проснуться, раскачаться, войти в раж. А потом не остановить. Где-то засуха, дождь ждут как манны небесной, а он, как гренадёры, всё околачивается у врат Вукингема, сказано стоять, значит стоять, хоть потоп. Так вот их когда-то и затопит, а они и не шелохнутся выполняя свою работу. Сначала вода затопит ботинки, потом съест щиколотки подбираясь к поясу, потом засунет его тело по плечи, в себя как в мешок, а потом начнёт втряхивать в себя волнами голову, а гренадёр будет честно нести службу так и оставаясь  на посту. А может эти Гераклы где-то гораздо больше необходимы, например, в горячих точках, так нет же, узкая направленность берёт своё, выучены только по стойке смирно и всё тут. Их наверняка обучают боевому искусству, но ежели никакой практики нет, то о чём может идти речь. Вообще можно посочувстаовать: просыпаешься и утром  идёшь на работу стоять, в прямом смысле слова, и смотреть в одну точку, ни тебе повернуться, ни окинуть взглядом  мимо курсирующих женщин, ни тебе помочь обворованной бабушке а просто стоять и всё тут. Вообще такая работа возможна только здесь в стране Флегматиков, с трудом могу себе представить мужчину из моей страны вот так вот тупо стоящего такой длительный период времени, в моей стране мужчины более темпераментны и наверняка добром бы это стояние не закончилось, а тут всё можно. Интересно какой уровень iq обуславливает принятие на эту работу? Да… этот вопрос наверное ещё долго будет висеть в воздухе, в том самом воздухе, который собирается одарить своим присутствием дождь, облюбовавший эти облака и не желающий окропить Австралию или Зимбабвэ, или… список можно продолжать до бесконечности.
Ну, всё! Очнулся, батенька, теперь пока с ног не свалится его не утихомирить.
 И улицы наполнил шум сорвавшегося с небес мстящего за недосып дождя. Иногда увлекаясь своей местью он льёт неделю напролёт без остановки, заливая собой всё и вся. Но порой у меня возникает подозрение, что он просто любит обниматься, так как через четверо суток беспрерывной работы, он своими, и лужами – то не назовёшь, наводнениями обнимает землю, ложится на неё пластом и впитывает в себя биение её пульса. В эти минуты происходит соитие неба и земли посредством тела дождя. В это время даже неудобно, как-то выбираться на улицу, чувствуешь, что вторгаешься во что-то интимное. Хочется зарыться  в одеяло поглубже и не вмешиваться в эту оргиальную пляску капель по лужам.
Зарылась в постель и почему-то вспомнился разговор со стариком как-то встретившемся на одной из типовых скамеек в парке Пушкина. Вообще в моей стране и близлежащих славянских государствах, наверняка в каждом городе есть по одному, а то и более парку Пушкина. Это уже сложившаяся традиция, называть улицы или парки именами поэтов, писателей, художников, вообще, это говорит о развитости жителей, это вам не Штаты с их номерами, улица номер такой-то, куда уж более скудно.

- Неверишь? А ведь я тебе правду говорю, ту самую которую никто не скажет. Ветер снова подул в их сторону и чёрный, о таком говорят “как смоль”, волос Веры зашевелился змеями Гаргоны.
 Старика не смутил брошенный в их сторону оценивающий взгляд женщины проходящей мимо их скамейки, да и к подобным взглядам всегда нужно быть готовым, когда сидишь в сени пышащем прохладой парке, куда не доходят солнечные лучи находясь за колючей проволокой веток деревьев.
Старик монотонно продолжал:
- Посмотри на этих людей, они такие же как ты, руки, ноги, голова. Но среди них нет ни одного человека, который бы тебя понял. Понимаешь, ни одного, а таких сотни, тысячи, миллионы и ни-од-но-го. Ты душу им открываешь, кто-то в неё плюёт, кто-то просто понимающе кивает головой и ты за этот кивок готов выложить ему всего себя, думая, что он понимает, но это обман, а тебе хочется верить, и ты обманываться рад до очередного плевка.
   А на самом деле, ему, тому, человеку ничего говорить и ненужно, понимаешь? Пришёл, увидел, понял… Всё гениально и просто, но зато так глубоко, что ты всю жизнь будешь об этом думать и никогда не поймёшь как так произошло, ни-ко-гда.
   Вот мы сейчас с тобой разговариваем, и ты со мной во всём согласна, даже более того, думаешь, что встретила единомышленника, а, следовательно, того самого своего человека. На самом деле всё не так, твой человек, это не единомышленник, а единочувственник, с этим человеком чувствуешь одинаково, а раз чувствуешь, то и думаешь. Понимаешь в обратном порядке, не от мысли  к чувству, а от чувства к мысли. Своего человека понимаешь и чувствуешь во всём, даже в том, что тебе казалось до встречи с ним глупым и непонятным. Ты даже не задумываешься о том, как его понять, ты просто всё понимаешь, это почти как в любви, но сильнее. В любви ты прощаешь всё, а тут ты понимаешь всё…
- И Вы верите, что такой человек существует? Не выдержав спросила Вера.
- Да.
- А Вы сами-то его встречали?
- А, что ты про меня спрашиваешь, если хочешь услышать про себя?  встретишь… и ты встретишь…когда умрёшь…
- Ой, только не надо этих сказок про загробную жизнь. Я не верю в рай. - Вырвалось у Веры, вообще она относилась по психотипу к категории людей холериков и долго кого-то выслушивать просто не умела, у неё по ходу возникала масса вопросов и во многих случаях её просто захлёстывали эмоции и тут уж она заявляла о своём не согласии и резко-кардинальном видении. Её не смущал возраст и социальный статус, если перед ней оказывался собеседник, то на время беседы он был просто человеком с которым она или соглашалась или нет, но и о том и о другом считала нужным его осведомить.
- А я и не сказал, что ты встретишь его в раю.
- Спасибо на "добром слове".
- Пожалуйста…
На минуту всё погрузилось в молчание, казалось, что мир выдерживает её терпение, всё вслушивалось сначала в её растерянность, а потом было затоплено шквалом эмоций, сопровождаемым брошенным, как перчатка в лицо:
- Так я  и в ад не верю.
- Зачем же в него верить, если ты в нём живёшь.
- Ой, ну только не надо повторять раби Нахмана, что ад не на том, а на этом свете, это уже не ново.
- Это ты сказала.
Ну, тут уже в пору было бы встать и уйти, разговор зашёл в тупик, продолжать его не было смысла. Подумалось, ну надо же слушать какого-то полоумного ещё и тратить на разговор с ним своё время и почему Аня опаздывает? Вообще-то Аня всегда опаздывала, это было не ново, а вот, что Веру притащило в парк за пять минут раньше назначенной встречи неизвестно, тем более, что нужно было заранее сделать скидку на Анино опоздание и прийти на пол часа позже оговоренного времени, тогда все были бы довольны и счастливы, а теперь сиди и выслушивай тут всякий бред, какого-то старика.
- Ада нет ни на том свете, ни на этом, ад – здесь, воткнувшись указательным пальцем в голову произнёс старик. И когда ты будешь погребена не там, вздымая руку он показал на небо, не здесь, указательный палец спикировал вниз, ознаменовывая своим тантрическим прикосновением землю, а вот здесь, перст дрожащей старческой руки коснулся морщинистого лба , вот тогда ты его встретишь.
- И как же я пойму, что это он?
- Поймёшь… Раз Нахмана знаешь, значит и Талмуд читала: "Ангелы никогда не повторяют своих литаний"…
- Верочка, привет! Аня резко ворвалась в разговор, принеся с собой жар летнего дня и поцеловала Веру в щёку. Извини, солнце, ну ты же понимаешь, у меня как всегда всё не слава Богу! “Здравствуйте”, Аня поздоровалась с Вериным соседом по  месту расположения.
- Ой, Ань, привет! Ну, ты как всегда,  расплылась в улыбке Вера, отличаешься постоянством привычек.- Вообще со временем к друзьям начинаешь относиться снисходительнее, так как знаешь все недостатки и учишься с ними смиряться.
- Веруньчик, ну ты же знаешь, что я тебя люблю, замасливала её Аня.
- Да ладно.
- Слушай, а что это за старик около тебя сидел?
- Ой, а где он?
- Ушёл. Вон идёт. Кивнула Аня в сторону удаляющейся маленькой фигурки. Странный какой-то.
- Знаешь, однажды раби Нахман, встретив одного из своих последователей, спросил: "Скажи, Хайкель, видел ли ты небо сегодня?" – Нет раби, ответил тот. – "А улицу, Хайкель, улицу ты видел сегодня утром?" – "Да раби". – "Расскажи мне, что же ты видишь". – "Ну…людей…лошадей…телеги…кареты. Торговцев…Они размахивают руками. Шумят и бранятся крестьяне. Мужики, бабы бегают взад и вперёд…Вот что я вижу". – "Эх, Хайкель, Хайкель, - покачал головой раби Нахман. И через пятдесят и через сто лет здесь будет улица вроде этой. И другой рынок вроде этого. Другие экипажи будут возить других купцов, и они будут торговать другими лошадьми. Но ни меня, ни тебя уже не будет. Вот я и спрашиваю тебя, Хайкель, какой прок в твоей беготне, если у тебя даже нет времени взглянуть на небо?".
- К чему ты это?
- Да, так просто, рассказать захотелось.
- А… Ты в следующий раз предупреждай, я людей соберу. Сострила Аня.
- Я хочу сказать, что мы с тобой такими же Хайкелями и остались, а вот он, кивнув в сторону скамейки продолжала Вера, он совсем другое дело…
- А…посмотрела Аня в сторону пустой скамейки и с иронизирующей улыбкой произнесла:” Понимаю…”. Верка, ты как всегда, со своими симитскими наклонностями…
- Да при чём тут это, просто, действительно святой человек был.
- Вера, давай не будем начинать этот разговор, ладно? Ато если чтить каждого святого всех религий, окромя своей, то получится, что не святых меньше. Ты бы хоть своих чтила как положено.
- Даже если всех вместе собрать, то всё равно их меньше, чем обычных людей.  Да и потом это ведь праведники, считай светозарцы всех народов, которые в них верят. И не признавать это глупо, пусть даже они из других вероисповеданий. Как у Даниила Андреева “Бог – это эверест, а все религии это только разные пути к нему”.
- Ну так чего ты разрываешься между этими путями? Шла бы по протоптанной тропе, тем более что ты может в христианстве уже на полпути к эвересту, за счёт предыдущих поколений.
- А мне может вся гора интересна. Помнишь, суфийскую притчу про слона?
- Нет, не помню. Блин, ты хоть понимаешь, что люди к чему-то приходят, а ты вот так всю жизнь и будешь не определившись бегать по этой горе по кругу, нет не спорю, может как по вертушке одновременно поднимаясь вверх, ну а толку, если напрямую быстрее.
- Нет, мать, ты не права. Рассказываю притчу: “Шла группа слепцов и наткнулись они на слона. Один говорит: “О я знаю слон – это такая большая стена, а другой, уткнувшийся в хобот говорит: “Нет, слон, это длинная труба, как змея”. Третий уткнувшийся в ухо говорит: “Нет, слон это что-то плоское и тонкое, на лист похоже и так далее…”. Так вот, никто не был прав, но в то же время все были правы, понимаешь? Просто каждый видел какую-то определённую сторону этой самой истины. Истина – это пазл, а мы все держим только по какой-то части его.
- Ну и собирай свой пазл, только толку никакого нет, ты пока будешь бегать и собирать его по горе, в это время люди придут на вершину, намного раньше тебя и увидят рисунок этого пазла сверху, и толку от твоей беготни?
- Жизненный опыт.
- Ну, мать, каждому своё, я ж не спорю.
- Ну и не спорь. А раби Нахман всё таки был святым человеком.
- Ага… Для иудеев.
- Не только.
- А ты думаешь они Иоана Кронштадского чтят?
- Нет.
- Так чего же я раби Нахмана должна чтить?
- А что ты на них ровняешься, на себя ровняйся. Ты цивилизованный человек или нет? Терпимости веры учиться надо.
- А я итак терпима.
- Ну и ладно.
- Угу, давай.., ислам ты уже собиралась принимать.
- Ничего подобного, просто я считаю, что у них правильное видение Аллаха, вот и всё.
- Вера, не надо, ты сама говорила, что приняла бы ислам.
- Да, приняла бы, про приставку “бы” ты как-то забыла, а уже всем рассказала, что Тимошенко ислам принимает.
- Ну и что же тут такого? Смешно, ведь, Тима сдвинулась по фазе уже в ислам, рассмеялась Аня. Ладно, хватит а…Тимошенко, я тебя и иудейкой и мусульманкой и христианкой принимаю.
- Ну и Слава Богу, между прочим, для не посвящённых, я – православная христианка.
- Ну вот и опредилились.
- Просто мне всё интересно.
- Так никто ж не спорит…

Дождь барабанил в окна, кофе остывал и периодически глотая его, Вера пыталась заставить себя сосредоточиться на работе и отобрать необходимые рисунки.  Но мысли и какие-то сумбурные воспоминания, заставляли отвлекаться от бумаг и ревностно привлекали к себе её внимание. Тогда она встала и открыла пошире окно. Ветер трепал занавески на окнах и обдавал своим ароматом всё существо. Сквозняк… Это почти что религия, новая жизнь, которая будоражит тебя, заставляет встать, освежиться внезапно омывая своим кислородным душем. Во всём есть правда, во всём, даже во лжи, подумала она. От куда это? Где я это прочла, но все ячейки банка памяти не дрогнули при подаче запроса. Значит придумала сама, подумала она и улыбнулась. Значит на что-нибудь ещё способна. Почему-то в очередной раз не могла совладать с обилием воспоминаний. Сейчас, спустя пять лет,  понимала всю правоту утверждений об отсутствии родных людей, того самого случайного собеседника. Сейчас бы вернуть всё, или повторить эту встречу, сейчас бы разговор состоялся совершенно иначе, но ничего уже нельзя было вернуть.
Вспомнила Аню и так захотелось с ней поговорить, пусть это был бы самый безобидный женский трёп, не важно, просто поговорить, увидеть её лицо, когда она говорит: ”Тимошенко”, почему-то в моменты особенного расположения мы всегда переходим на фамилии, “из нас с тобой ТАКИЕ люди получатся!” И тут я ей ответила бы: “Мать, из нас уже получились ТАКИЕ люди, просто ещё никто об этом не знает”.
Вообще, ностальгия, это та девушка, которая приходит без разрешения и задерживается ровно столько, сколько вы ей позволяете, если насильно её не выгонять, то рано или поздно, она обустраивается в душе и съедает вас изнутри, и тогда вы становитесь перед диллемой: домой или в петлю. А если вы эммигрировали отрезав все концы, то я могу вам только посочувствовать, поэтому сразу говорю гнать в шею её надо, пока не поздно. Открыла компьюьер и загрузила свой эллектронный дневник, была там такая особенная страница которую в период, когда ностальгия начинала переставлять мебель, она  открывала и читала, как – будто вбивая себе в голову, что бывают дни когда она иначе смотрит на вещи.
На экране появился текст, который она уже заучила наизусть, но снова заставляла себя перечитывать.
“Сейчас вдруг поняла, что никуда мне отсюда не деться, как бы я ни упиралась ногами и руками, как бы ни ложилась в неправильную позицию, вообщем, что бы я ни делала чтобы не родиться, а судьба всё таки кесарила мою жизнь и вытащила меня на Пикадилли стрит из привычного чрева Кива. За что я ей особенно благодарна, когда сижу вот тут, в Манчестере, в тридцати минутах езды до Ливерпуля, родины тех самых «Жуков», которые сейчас завывают, порча мои барабанные перепонки прямым звуком наушников, «Мишель». И гляжу с седьмого (по нашему восьмого) этажа в сплошную стеклянную стену на снующие как светлячки, туда-сюда машины, на мост, который вночи потерял свои стальные жгуты и напоминает кивскую арку воссоединения двух братских народов, как ни парадоксально стоящую на Площади Независимости. Как-то в самый раз поблагодарить провидение за то, что оно таки вынудило покинуть вотчину…
Не закончив читать она закрыла уже “замусоленный” текст.
Память в о чередной раз завоёвывала пальму первенства, и ноги вдруг омыл лёгкий морской бриз и Вера наконец оказалась в Его развалинах графского дома, смотрящая на невыдержавшую “гибель Помпеи” потресканную картину. Влюблённая в Его бедлам, вдыхающая аромат можжевельника и не отрывая глаз пытающаяся как можно больше впитать Его в себя. Каждая встреча с Ним была спонтанна, и каждый раз при виде Его хотелось всё бросить и остаться с ним “на минуту, на час, на день, на неделю, на всегда”, так он когда-то предложил, и вырезать эти слова из памяти было просто выше человеческих сил. Господи, он был всем, всем, о чём можно было бы мечтать, но остаться с ним, значило бы предать себя, свои мечты, надежды, цели, жизненные задачи, дождаться старости, когда всё уже будет сделано и встретиться с ним после чего никогда не расставаться, было невозможным, так как разница в больше чем тридцать лет не оставляла шансов этого сделать, а в двадцать два года начинать вести с ним отшельнический образ жизни было бы всё равно, что похоронить себя заживо.  И, Боже мой, сколько раз она была на грани падения, и всякий раз только осознание того, что Он есть, заставляло её держаться на поверхности. Просто Он есть, тот самый единственный в мире человек, о котором когда-то говорил старик в парке. Он есть! И только это знание  помогало жить и цепляться за корниз. Когда она о нём думала, то точно знала, что он её слышит, это как одно ядро, диалог на уровне духа, он всегда рядом, даже если и находится на другом материке. Это был самый близкий человек в мире которому однажды вложив свою руку в его ладонь, она впервые поняла, что может идти за этим человеком следом куда бы он её не повёл. Ветер вдруг на секунду принёс его запах можжевельника, запах моря, солнца и крепкого кофе. Он как магнит притягивал к себе, что-то непонятное присутствовало в нём и это было выше человеческого понимания…
Дождь плюнул в форточку и брызги его слюны вернули её в реальность, а на улице всё так же шёл дождь. Нужно было закончить просмотр эскизов и подобрать самый подходящий, а потом ехать на работу, но теперь было гораздо легче, потому что Вера знала, что через три недели она зайдёт в Его шалаш, сядет на импровизированный пол, который ночью станет кроватью и  будет наконец дома, пусть даже всего-навсего на три дня, но она будет Дома.
И она возвращалась в страну Флегм, чтобы научиться сдержанности её жителей, о которой непременно забудет пересекая границу своей страны.   В углу комнаты играл замусоленный лазерным лучом диск Барбары Стрейзанд, который надолго поселился в коробке Луи Армстронга, а тот в ответ на такую наглость окупировал  её “жилище”.  Всю квартиру наполнял хаос присутствия жизни.
Чужая жизнь, чужая страна, чужой язык, чужие люди, чужая культура как-то медленно начинали становиться своими, так коварно просачивались с каждой секундой бытия. Так подло и по-предательски время – Мата Хари вытягивало все домашние привычки, чтобы выдать их грядущим “habits”. 
 Она научилась дружить с мужчинами, которые вот-вот начнут носить в кармане брюк вееры, а с эмансипированными до ручки женщинами создавать новую волну в творчестве. Понимая, что хвалёный консерватизм, это лишь страх перемен и вообще трусость, она начинала по чуть-чуть раздевать эту страну, входя всё больше внутрь, и теряя видение антуража, привыкая к экономической свободе и географическим особенностям пейзажей, воспринимая всё как должное и мечтая о дне когда она пересечёт границу своего государства, чтобы наконец оказаться дома. Чтобы увидеть желанных волевых скифов, таких же холериков как и она.