*** Дождливый день

* * *
Дождливый день. Толпа валит к метро.
Все серо: небо, линии асфальта;
Оттенки серого в деревьях и в пальто,
В афишах и машинах у театра.
Все звуки как-то вдруг приглушены:
И ругань торгашей, и крик клаксонов.
И в переходе частью тишины
Мне кажется звучанье саксофона.

Вот я  и дождь вливаемся в Арбат
По переулкам стоптанным, вечерним.
Мне чудится, что старые дома
Покрыты сплошь славянской древней чернью.
Войдя в Арбат и в новую толпу,
Замечу, как хозяйничала осень:
Листочек, прилепившийся к столбу,
Присох уже, и дождь его не сносит.

Вот улица сворачивает вбок.
И там-то, на углу, грязнобородый,
Какой-то все пропивший старичок –
Убогий отпрыск нищего народа.
Казалось бы: пройти, не посмотрев –
Мы все для отчужденья повод сыщем.
Но ноги – стоп – ни полшага вперед…
Казалось бы: обыкновенный нищий…

Я чувствую всегда себя в долгу
Перед любой трясущейся старушкой,
Тянущей руку где-то на углу,
Сносящей оскорбления послушно…

Одна из них, принявши пять монет,
На паперти у церкви Вознесенья,
Крестясь, дрожа, сказала в спину мне:
«Молиться стану за твое спасенье!
Дай Бог тебе подать, а не просить!»

И нынче руки тянутся к карману.
И в сморщенную лапу – грязь и синь –
Я опускаю мелочную «манну».

«Спаси Господь!» – Багрово-сизый нос
качнется там, под шляпой, как под крышей.
К спине едва притронется мороз
И к фонарям, застывшим неподвижно.
С Арбата – прочь. Обратно, в серый день.
В промокший город. В слякотную скуку.

Лишь звон монет зависнет, будто тень
От страха протянуть когда-то руку.
1992