У каждой трагедии должен быть свой катарсис...
У Ариадны - нить, у девицы - железный пояс.
Рыба должна быть к пиву, можно еще - арахис.
У спящего полустанка есть проходящий поезд.
У валенок есть калоши, у моли - потертый шарфик
И старые рукавицы добротной домашней вязки.
Каждой бродячей Жучке нужен бродячий Шарик.
Чистому полотну снятся рама, сюжет и краски.
Нищим нужны монеты, толпам нужны кометы,
Чтобы потыкать в небо пальцем, крича: "Ух, ты!"
Газетной странице - очерк о страшном маньяке, ночью
(Вам страшно, а мне - не очень) вытаптывающем цветы
На муниципальной клумбе. Фонарь прирастает к тумбе.
Спит страсть в отзвучавшей румбе, Америка спит в Колумбе,
И тигр, затаившись, спит в пушистой домашней кошке.
Спит нежность в моей ладошке, в суставах уснул бурсит.
Вот-вот и собьюсь на прозу, начну, потрясая грозно
Обрывком листка, о розах и верности говорить.
Скорей возвращаюсь к ритму, хватаю любую рифму,
Курю сигарету "Приму", при этом стремлюсь творить.
И... Значит, в любой пустыне должен быть свой оазис.
После бури всегда наступают минуты покоя.
А в каждом здоровом теле - акцент на последней фразе -
Таится микроб болезни, который зовут любовью.
Свидетельство о публикации №102033000585