Ухмырье. пролог

УХМЫРЬЕ. (Пролог)

Прямо посреди Кремиченского леса простиралось некогда болото, именуемое Тыгдымхыр, что означало на языке древних: "Здесь окончится путь твой". А внутри того болота возвышался холм, где стояли корявые, высохшие стволы деревьев, погибших некогда, а позже увешанные тушками мелких животных. На самом же темени холма была поляна, - там не росли ни мох, ни трава, ни, даже, плесень и ядовитая бледная грибница. Лишь только выбеленные солнцем и ветрами кости многочисленных жертв громоздились у подножия смолисто-черной каменной глыбы с въевшимися намертво пятнами засохшей крови. И иногда казалось, что даже в самый ясный и солнечный день простираются вокруг монолита тёмные лучи лютой вселенской ненависти. Ибо говорили, что монолит этот – обломок чёрной звезды, рухнувший в болото много тысячелетий назад. А звезда та некогда поглощала весь свет вокруг себя, исторгая лишь абсолютный мрак. Сей чёрный осколок венчал устрашающий идол, отлитый из багрового сплава, ныне забытого. То был Хмыр, свирепый, злобный и кровожадный бог войны – кумир дикого племени Бупунов, саму память о которых давно смыли воды Леты с пыльных скрижалей Истории.
И дважды в месяц: в новолуние, а также в час полной Луны - с холма в болото текли ручьи - ручьи жертвенной крови, за долгие столетия успевшие проложить себе русла в плотной глинистой почве. Река, рассекавшая топь, принимала в себя эти ручьи, и воды её до самого устья были окрашены багровым. "Гхрэир Мтшэн" - звали дикари реку и означало это: "Поток Разбавленной Крови". В те времена ещё не вымерли в ней пираньи, и редкий смельчак отваживался выкупаться в реке или перейти её вброд.
Дик, зловещ и страшен был мертвый лес на болоте вокруг холма. Его темные, как будто обугленные стволы треснули и изогнулись в припадке предсмертной агонии, и зияющие чернотой дупла их были ртами и пастями, зашедшимися в беззвучном отчаянном крике. И звали Дикие место это: и холм, и лес вокруг - "Хмыр Ксту Пнои" - Место жертвы Хмыру, Ужасному и Свирепому, в Ночи зарождения Луны и в Ночи полнолуния.
И тысячи раз зарождалась и умирала Луна, и тысячи раз кровь багровыми ручьями стекала в Гхрэир Мтшен, и снег покрывал мертвый лес и снова таял под солнцем. Изгнаны были кровожадные Бупуны, и даже памяти, кроме смутных преданий, не осталось от них. И жили по берегам другие народы, после же и они частью ушли, частью смешались с новыми – русоволосыми пришельцами с юго-запада. И еще тысячу раз на болоте выпадал и таял снег, и за время это был повергнут был Хмыр, Ужасный и Свирепый, со своего черного постамента и исчез в неизвестности. Монолит же - осколок вселенского мрака - неспешно засосала в себя сырая и чавкающая болотная почва, ибо и он тоже повергнут был с вершины холма полночных жертвоприношений.
Сами же имена тех мест, некогда так зловеще звучавшие на шамкающей и хрипящей речи Бупунов, переиначили русоволосые по-своему, начисто забыв и растеряв под пластами времени их древний троглодитский смысл. И стал багровый Гхрэир Мтшэн журчащей по камням Кремиченкой, а на осушенном Тыгдымхыре встал прекрасный город из разноцветных камней и бетона: юный град с прямыми как стрелы улицами, с тенистыми парками и скверами, с цветущими яблонями на бульварах. И асфальт победил болото, а высотные многоэтажные дома попрали вековые трясины своими мощными фундаментами. Покорно течет сильно усохшая речка глубоко под землей в каменных трубах, а наверху, на просторных площадях и бульварах, гуляют и радуются жизни обитатели юного града.
Но порой замечают они, что иногда, по ночам, за несколько часов до того, как осветится восток новой зарею, - вдруг гаснет на минуту мертвенно-белый свет городских фонарей и статуя, украшающая центральную площадь, приобретает во внезапно обрушившемся мраке как будто иные, первобытные и свирепые, - свои истинные очертания.
И вздрагивает и пошевеливается незаметно асфальтовая твердь: это там, глубоко под сплетением труб – городских жил и артерий, на дне высохшего болота, вздыхает в своем тысячелетнем сне осколок черной звезды – частица вселенского мрака. В такие ночи – ночи рождающейся Луны и полнолуния – особенно тоскливо и протяжно воют цепные псы в недалеких сельских пригородах, а домашние ухоженные шавки в пятиэтажках тут же подхватывают их жуткую песню, заставляя в тревоге вскакивать с постелей своих сонных хозяев.
Это прошлое, вроде бы забытое и уничтоженное начисто, все просачивается своими холодными мертвыми щупальцами в благоустроенный мир обыденной и привычной современности.

Лето 1999 г.