День поэзии

  21 марта 1987 года выпало на субботу.
  Я не имел ни малейшего понятия, что в этот день отмечается всемирный День поэзии, и узнал об этом только тогда, когда, прогуливаясь по Москве, совершенно случайно наткнулся на праздничное мероприятие.
   На Пушкинской площади у памятника Александру Сергеевичу члены Союза писателей СССР в микрофон читали свои стихи. Седовласые поэты, среди лиц которых я не нашёл ни одного знакомого, бережно держали в руках томики своих сочинений, и перелистывая страницы, зачитывали рифмованные строчки.
  Для меня всегда являлось загадкой, как поэт может не знать своих стихов наизусть. Теперь понимаю, что может. Неудачные стихи с годами действительно забываются. Как нельзя держать в памяти то, что написано за несколько минут по какому-нибудь поводу или на заказ. Но то, что выстрадано сердцем, во что вложена душа, что родившись и начав жить самостоятельной жизнью, продолжает оставаться кусочком тебя, не помнить просто невозможно.
  Так что уважаемые поэты наличием печатных книг скорее всего просто убеждали публику, коллег и себя, что они действительно поэты. Тем более, что больше им похвастаться было нечем. Их стихи не находили должного отклика у немногочисленных зрителей и под жидкие аплодисменты мероприятие скучно тянулось к своему завершению.
  Сегодня, много лет спустя, я бы уже и не вспомнил, что такое событие имело место, если бы не неожиданное продолжение. Как только члены Союза завершили своё выступление и, свернув казённые микрофоны и усилители, убрались восвояси на автобусе, у постамента памятника возник и начал громко выкрикивать стихи мужчина средних лет.
  Хочу напомнить, что только-только начинался третий год горбачёвской Перестройки. Наш народ ещё не был избалован гласностью, ещё не сидели на Арбате свободные художники, не выступали уличные музыканты. Нас тянуло ко всему запретному и нетрадиционному. Поэтому вокруг мужчины мгновенно образовалась толпа слушателей, которая стала бурно приветствовать его выступление.
  Мужчина оказался не один. С ним в компании было ещё два поэта постарше, и я очень быстро сообразил, что данная акция ими спланирована. Расчёт был правильным. Чувствовалось, что они серьёзно относятся к своему творчеству, на котором серой отметиной лежало то, что им отказывают в публикациях в литературных изданиях. Наверное, их не брали в тот самый Союз, члены которого выступали перед ними, и у которых даже мысли не возникло предоставить свои микрофоны для поэтов не из их числа. И вот теперь этим поэтам из народа рукоплещет приростающая аудитория на площади.
  Я бы ничуть не удивился, если бы этой же ночью сообщение о поэтическом событии на Пушкинской прозвучало по Би-Би-Си или «Свободе» с вполне возможным интервью участников.
  Они чувствовали себя героями. Они представляли друг друга, читали стихи и с распростёртыми объятиями приняли в свой круг ещё одного поэта, молодого парня есенинской внешности с длинным белым шарфом. Их не смутило, что стихи этого парня публика восприняла с ещё большим восторгом. Когда он закончил чтение, к нему подошёл один из организаторов акции и попросил:
- Не уходи, мы будем составлять альманах.
  Но пример парня оказался заразительным. После него к памятнику выстроилась очередь из огромного числа желающих прочитать свои стихи. В их числе был и я.
  Этот день до сих пор остаётся одним из самых памятных в моей жизни. Над вечерней площадью звучал мой голос. Я впервые отметил, что он у меня не такой громкий, как мне казалось раньше. Я видел несколько сотен доброжелательных глаз незнакомых слушателей (чуть не написал «неизвестных читателей»), мне тоже аплодировали и просили почитать на «бис».
  И только четыре человека были не рады мне и моему успеху. Трое, благодаря кому я, собственно, и оказался  в новой и незнакомой для себя роли и успевший вовремя примкнуть к ним парень есенинской внешности. Непризнанные поэты никак не ожидали, что в случайно остановленной тысяче человек найдётся не один десяток тех кто тоже пишет стихи. И кому тоже аплодирует публика. Здесь нужно заметить, что её доброжелательность распространялась не на не всех. Некоторым ораторам зрители кричали: "Хватит! Уступи место другим!"
  Когда я возвращался в толпу мне, равно как и успевшим выступить до меня, уже никто не предложил остаться для составления альманаха.
  Мне, собственно, это было и не нужно…