Грех говорить, но не хочется жить...

Грех говорить, но не хочется жить,
Нищим ходить и на почте служить.

В юности было легко не иметь
То, что потом начинает звенеть

В бронзе, кармане, курсисткой больной,
Целой страной и цыганской струной.

В зрелые годы мириться легко,
Что не всегда на столе молоко.

Тонкие книжки калеченых строк,
Рыночный, бедный, сиротский итог.

Ну, а теперь, когда скрипнула дверь
Первых утрат и великих потерь?

Что же, когда собираться пора?
Снова нора, или вон со двора?

Снова сначала, по ложке, шажком?
Снова молчком, да тишком, шепотком?

Снова, дурак! И пока не умрешь –
Если ты чашу с водою несешь.

Чашу? В пустыне? Один? По песку?
Чашу! Один! Повезло дураку.

Где-то за тем или этим холмом –
Старая песня – засыпанный дом.

Плачет дитя и кого-то зовет,
Мать и отца занесло у ворот.

Слышишь, дурак, этот крик в тишине?
В снежной лавине, пожаре, войне?

Плачет дитя и кого-то зовет.
Слепы глазницы. И высохший рот.

Только попробуй устать и остыть,
Волчий последыш и волчая сыть.

Погань, заморыш, ублюдок седой!..
Чашу с живою и мертвой водой...

Плачет дитя в небесах над тобой,
Раненой цаплей и медной трубой.

Ну же, хороший! Последний – шажком,
Снова молчком, шепотком и ползком...