Отстает отболевшая кожа...

Отстает отболевшая кожа,
И коросты ползет чешуя,
Наше время невольно похоже
На печальный исход бытия.

Перед нами застыли дороги,
И одну мы прошли до конца,
Были наги, а стали убоги,
Все во имя и славу Творца.

Как молились мы истово злату,
Как хватали чужое добро,
Отдавая за мелкую плату
Наших душ и речей серебро.

За домишко с железным навесом,
За мошну, что на вид тяжела,
Да за славу, всученную бесом,
За пустые слова и дела.

Позади остается начало
И печальной дороги урок,
Может, было нам этого мало,
И не выйдет из прошлого прок.

Может, снова, добычей гонимы,
Будем по свету рыскать в ночи,
Золотого тельца пилигримы
И надежды святой палачи.

Будем пить под защитой завета,
Под защитой своей правоты,
Чьи-то долгие-долгие лета,
Кровью вымазав медные рты.

Снова жертвы на камень положим
И поднимем тяжелый топор.
Неужели иначе не можем,
Жить, чем жили и мы до сих пор?

Ненавидя, дрожа и лютуя,
Между светом и тьмою кружа,
Пресмыкаясь и следом бунтуя,
И добычу потом сторожа.

Неужели и эта дорога –
Тот же путь от шаманского дна,
До вершины дежурного бога,
Кем болеют народ и страна.

Ненавижу в себе эти страхи
И позывы опять к дележу,
Ненавижу, что, молча, во прахе,
Под копытами смирно лежу.

И летит это странное стадо
Прямо к пропасти, шумно дыша,
Но кому-то ведь, верую, надо,
Чтобы вслед не разбилась душа.
 
Чтобы кто-то нашел это слово,
Оборвавшее бешеный бег,
Безнадежно, темно, бестолково,
Не изрек, не сказал, а изрек.

Мы в ответе за краткие метры
До обрыва, до выступа скал.
Ночь. Луна. Этот топот и ветры.
Запрокинутой морды оскал.