Рукопись, найденная в бутылке
«В этой лодке много уключин, но нет весла,
И вода без усилий находит на днище течь.
Капитан сердит – нет худшего ремесла,
Чем хранить от беды то, что не хочешь сберечь.
Третий день чехарда: зеленые гребни волн
Снова мечутся в тщетной попытке догнать друг друга,
Да и порванный парус хрипит, будто старый вол,
Что вот-вот упадет и станет свободным от плуга.
От жары нету сил. Во сне я увидел брата,
Мы с ним пили вино и болтали о пустяках,
Под конец он сказал мне, что души легки и крылаты,
Но томятся годами в телах, как в громоздких тюках.
Видно, скоро конец. При мысли об этом душно,
Мне еще двадцать два, не успел обрасти бородой.
Кэп вчера пошутил, дескать, дно – это первая суша,
Где его, моряка, до отвала напоят водой.
II
Пятый день. По утрам опять донимает кашель,
И в еде, и в питье чувствую привкус соли,
Наша лодка царапает воду, как старый рашпиль
В мастерской у Фернана, отца босоногой Молли.
Я вчера обнаружил под банкой лоскутья флага
И заплакал впервые с тех пор, как был выгнан из дома.
Капитан, оглянувшись, сказал: «Вытри сопли, салага,
Мы в порту еще выпьем с тобой по стаканчику рома.»
Я ему благодарен. На небе ни облачка – чисто,
Даже в рокоте моря больше не слышно шума.
Мы плывем в никуда, как две корабельных крысы,
Что спаслись от беды, но теперь скучают по трюму.
В этом проклятом месте есть от чего свихнуться,
Лишь волна вновь себя по бескрайней пустыне катит,
Да качается лодка – полупустое блюдце
В центре моря, похожего на голубую скатерть.
III
Утром Кэп не проснулся. Пришлось столкнуть его за борт.
Я теперь одинок, впрочем, это поправить легко:
Рядом стая дельфинов плывет, как кочующий табор,
И зовет меня с ней в глубину, обещая покой.
Я пока не поддался. Курю капитанскую трубку,
Я теперь капитан и боюсь, что уже навсегда.
Мой корабль качается в море бессильным обрубком
Мира, коий неделю назад поглотила вода.
Дома время обеда, и мама вернулась из церкви,
Брат сидит на кровати, латая мешок из рогожи.
Я всегда в это время домой возвращался с верфи…
Боже, как я был глуп. Помоги мне вернуться, Боже!
IV
Не спалось. Этой ночью я разговаривал с Молли,
Что три года тому ждала от меня ребенка,
Ее выгнали прочь, и она утонула в море.
(Она выплывала наверх просушить пеленки.)
По ее словам, у меня подрастает мальчик,
Плавников еще нет, но уже лопочет по-рыбьи.
На меня не сердита, а это немало значит.
Капитан просил передать от него «спасибо»,
В новом месте, на дне, устроился он недурно –
Тишина, покой, возможность лежать недвижно,
Это лучше, чем стать пепельной горстью в урне
Или гнить под плитой, укрывшись в осенней жиже,
Очень хочет курить, просил передать понюшку…
Я отдал ее Молли, и та нырнула обратно.
Я сижу на корме, мастерю для сына игрушку,
Только руки слабы и в глазах пляшут черные пятна.
V
Отче наш, я все понял, и это случилось прежде,
Чем меня в лучший мир забрало твое удилище.
Океанская гладь – не земля и не небо, а между,
Как известно давно, находится лишь чистилище.
Я играл, пил вино, сквернословил и дрался в барах,
Не молился с тех пор, как узнал, что это такое,
Но ведь, Господи, тот, кто однажды пожил в хибарах,
Ни в одном дворце мира уже не найдет покоя.
Мама! Я не хочу оставаться в подводной сини,
И не могу уйти от тебя без прощенья,
Ты помолись завтра утром о блудном сыне…»
Дальше размыто и не поддается прочтенью.
Свидетельство о публикации №102031000135