Охота на ведьм

Охота на ведьм.

Как пред началом мирозданья,
Не слал гонцов перед собой
В бездонной чаше тьмы густой,
Рождалось смутное сознанье.
И порожденья духов тьмы,
Уже предвидели паденье
Пред алтарями разожгли,


Костры великого забвенья.
Они узнали те глаза,
Ведь в них светилось пониманье.
Под тяжкой ношей жажды знаний,
Он тщетно пробивался к тайне,
Не обретя еще клыки.
Огонь и пламя был удел тех, первых,
Робких побуждений.
И сквозь костры были видны,
          Огни великих откровений.
И первый луч слепил глаза,
Его звезда взошла так быстро!
И понял он, что если мыслит - значит жив,
И будет жить лишь до тех пор,
Пока он мыслит!
И  многих мы из них не знаем,
Как брошенный ребенок, своего отца,
И хоть написанное пламя не сжигает,
Но имена сгорают навсегда.

                ***

"Время... Времени больше нет.
Я не могу уйти так просто.
Всю жизнь скитался и искал ответ,
Но не познал и сотой части всех вопросов.
Я виноват, скажите в чем!?
Ведь это глупо, боже правый!
Меня кидают на расправу,
Тем, кто всегда решал мечом,
Любые споры.
При малейшем крике,

Тот час хватаются за пики.
И даже как читать молитвы,
Не могут рассудить без войн.
Кого судили вы?!

Пророки лживой веры!
За смерть мою вы будете гореть в аду,
Я не последний,
За мной придут другие,
Такие же как я!
И трижды проклянут,
Всю вашу свору.
Я не уйду с рассветом,
И не исчезну в вашем жертвенном огне.
И вы уже не властны надо мной,
Я, сделал свое дело,
Разжег тот первый огонек, в великой темноте!"

Утром наступит вечность,
Небо возьмет еще одного.
Уйдет он дорогою млечной,
Так, не поняв ничего.
Небо не богатый прохожий,
Что милостыню подает.
За тайны свои требует платы,
Предъявляя в конце крупный счет.
Мудрец не тот, кто раскроет,
Все таинства бытия.
А тот, кто появится после,
У зажженного огонька.

Рисует факел на стене,
На каменном полу,
Обрывки тени.
Полусвет, кидая в полутьму.
Решетка.
За решеткой, страж.
Все ходит, сторожит,
Он не предатель и поймет,
Всю скорбь его души.
Рассветный час себя заставил,
Не долго ждать в тиши.
Померкли звезды в небесах,


И вот, за ним пришли.
Последний раз скрипит затвор.
Столетний каземат,
Из своих цепких лап на волю,

Не хочет выпускать.
Скрежещет он дверьми-зубами,
Цепляясь за подол,
Как будто чувствует, иль знает,
Каков был приговор.   
Вот! Свежий ветер дунул,

Взлохматив волосы на голове.
Невольно узник обернулся,
Туда, где в темноте,
Во дворике тюрьмы, под аркой,
Стоял высокий и седой старик.
В руках держал он кнут,
Повозка, была видна за ним.
Какой-то стражник в спину ткнул,
Чего, мол, медлишь, плут.

Взобрался узник на телегу,
И обратился к старику.
"Скажи, как звать тебя отец"?
Промолвил он,

Тот усмехнулся и ответил:
"Зови меня Харон".
               ***
Разорванные в клочья облака,
Желтеющие кляксы листьев.
Последние лучи тепла,

Вдаль улетающие, птицы.
Ночная буря, оставила свой след,
На лицах тротуаров и домов.
Окрасив город в грязно-желтый цвет.
Прошла уже заутренняя служба,
И заспешили горожане по делам.
Ругая слякоть, и обходя все лужи,
Снуют туда-сюда.
Кого не встретишь здесь, студенты и мещане.
Вон, стражник у ворот игриво смотрит вслед,
Девице юной, "Вон, та, гляди, с цветами!",
Товарищ ухмыльнулся лишь в ответ.
Трактирщик открывает заведенье,
Вошел чиновник, оправляя свой мундир.
Вот важный господин, в красивой, дорогой одежде,
Платком с костюма смахивает пыль.
Идиллия осеннего упадка,
Небрежною рукою время вяжет нить.
Ничто не может нарушить распорядка,
Ведь все стремиться двигаться и жить.
И отвергают тех, кто по неволе,
Руками или, словом режет прядь.
Воздушной, невесомой паутины,
Вплетая красочную ленту в этот ряд.
***
Застывший колокольный звон,
Позвал всех горожан на площадь перед храмом.
Вспугнул с соседних крыш ворон,
Заставив их кружиться над домами.
И зоркий птичий глаз увидел с высоты,

Что стало вдруг причиною смятенья.
Такое видит он не в первый раз,
И криком указал свое волненье.
Не в первый раз повозка тянет след,

От старой зарешеченной двери.
Никто уже не знает сколько лет,
Той скорбной и широкой колеи.
Но что ты ворон кружишь в нетерпенье,
Смотри на площадь! Нет виселицы там.
Не пировать тебе сегодня в упоенье,
Не выклевать глаза и плоти не терзать.
Ведь нынче утром тут казнят не вора, не убийцу,
И не предатель здесь найдет последний свой приют.
О, это шалости все по сравненью с тем,
За что сегодня осужденного сожгут!
Уж сколько раз всем непокорным предрекали,
Тяжелый крест, и праведный суровый суд!
Проклятия людей, плевки и камни!
Но видно все напрасно ведь идут,
К своей далекой и безумной цели,
К свободе, что виднеется вдали.
Вы выбрали свой путь и свою веру,
И чтоб другие вдруг за вами не пошли,
Убить вас мало. Просто так не уничтожить.
Но есть решение, и есть закон -
Забвение - вот лучший способ,
А лучший метод для забвения - огонь!

И многие пришли, повылезали кто откуда,
Сегодня подадут им лакомый кусок.
И в небе вороны кричали,
Внизу кричали люди,
Как стая диких птиц, как свора злобных псов!
Наверно страшно одолевать ступени,
Спиною прислоняться к высокому столбу.
И ощущать ту злобу, ненависть, презренье,
Что крепче всяких пут, держат в плену.
Но созерцатели не видели смятенья,
В его глазах.
Не дрогнул он,
Когда связали руки за спиною.
Когда суровый приговор был оглашен.
"Считаешь ли себя виновным, отвечай же!?
И может, отречешься ты от своих слов?
Мы все поймем, ты слышишь, и прощенье,
Получишь, ведь прощает Бог,
Всех грешников на этом свете.
Покаяться лишь надо и забыть,
Свою гордыню и глупое стремленье
Быть выше неба и свободно жить".
"О, не старайся ты священник понапрасну,
Что можешь ты? Простить меня?!
За что прощать? Ведь истина прекрасна!
Лишь к ней стремился я!
Ты думаешь, что прожил я напрасно,
И мой конец бессмыслен, глуп?
И что меня забудут, как забывали раньше,
Всех тех, что были раньше тут.
Возможно, ты и прав - меня забудут,
И имя сгинет в водовороте лет.
Но все ж не потому что я безумен,
Не потому что вера моя бред!
А потому что я родился рано,
И время для таких как я еще грядет.
И тем, кто верил в это, будут рады,
Все те, кто после нас придет!"


Все сказано, и факел уж зажжен,
И он летит к ногам того, кто сделал выбор,
Что лучше осужденным быть, чем палачом,
Для тех, кто отвергает лживую обитель.
Средь ликованья, криков и веселья,
Стоял в сторонке молча у повозки,
Седой старик-извозчик и смотрел,
Как, подбираясь к телу пламя, прожигает доски.
"Твой век не нынешний, не будущий, не прошлый,
Таким как ты нигде покоя нет.
И будешь ты всегда как гость непрошеный,
Везде, где есть запрет,
На мысли и стремления неравные,
Всем тем законам, устремленьям и делам.
Что не дают свободу духу, и прячут знания,
И будешь ты все это нарушать.
И время то, свободы, не наступит!
И это же понять легко.
Ведь если ведьмы переведутся все в народе,
То значит это общество - мертво!"