Песня для старого Рояля

«Песня для старого Рояля»

                Печальная роза грезит о чем то
                На клавишах белых и черных рояля…

Это был очень старый черный Рояль. Он стоял в самом углу пыльной, темной, но уютной комнаты. Погружен в воспоминания…
Рояль помнил ярко освещенные концертные залы и приглушенное пламя свечей в светских салонах. Он помнил робкие прикосновения детских рук, жеманное туше тонких женских пальцев и стальную хватку виртуозов. Рояль многое помнил. В его душе хранились и отзвуки легких вальсов, и рокот наполненных драматизмом сонат; он помнил терпкие аккорды серенад и горькую печаль мазурок. В глубине души Рояля продолжали звучать  загадочные арпеджио ноктюрнов и искрометные пассажи этюдов. Рояль помнил гром аплодисментов и утомленную, соленую от пота радость музыканта… Это было так давно. Очень давно…
Уже много лет Рояль стоял в демонстрационном зале обветшалого антикварного магазина. И на протяжении многих лет хранил молчание.
Но, однажды в магазин вошли двое. Он и она. Молодая пара. На его запястье нелепо болтался длинный черный зонт, а она держала темную алую розу. В открытую дверь ворвался ледяной ветер, и хлопья снега упали на потемневший от времени деревянный порог.
«Ужасный снегопад», - пробормотал нескладный, долговязый юноша, отряхивая свой плащ.
«А по моему, очень красиво», - немного капризно возразила его спутница.
«О, смотри! Рояль! Ты ведь играл когда то?» – улыбаясь, спросила она, настойчиво толкая своего упирающегося  друга к инструменту.
«Да… давно это было. Уже и не помню ничего», - несмело возразил молодой человек.
«Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» – нетерпеливо защебетала она, хлопая в ладоши. Сыграй что нибудь. Для меня.
«Ну хорошо, хорошо», - сдался наконец молодой человек, пододвигая скрипучий стул. «Эдвард Григ», - объявил он звонким голосом. «Песня Сольвейг». Для тебя. Любимая. И зазвучала печальная мелодия…
Рояль хорошо знал эту музыку, эту песню бедной девушки, долгие годы ждавшей возвращения своего любимого. Рояль знал эту мелодию, исполняемую многими, и любителями и выдающимися мастерами. Но в этом, случайном, немного неловком исполнении было что-то особенное. Таких чистых, искренних и щемящих звуков Рояль раньше не знал. И он всецело отдался удивительному и, как он знал, увы, неповторимому очарованию музыки.
Когда эхом отзвучала последняя нота, наступила Тишина. Казалось, мир замер в эти минуты. Лишь старинные часы продолжали неумолимо отбивать секунды.
Они встретились взглядом и у обоих в глазах блестели слезы. Она порывисто бросилась к нему на шею, а он встал, крепко прижал ее к своей груди и закружил по комнате, погружаясь в облако ее волнистых и пропахших городским смогом волос… Целую вечность они стояли посреди зала в полном молчании. Потом так же тихо, взявшись за руки, вышли в морозный вечер. Последний раз скрипнула ступенька.
И снова все затихло.
Только с новой силой, по-прежнему вибрировали, струны Рояля. Душа его пела. И оброненная девушкой роза, лежала на клавиатуре, впитывая влагу, оставленную на черных и белых пластинках напряженными пальцами.
         А за дверью завывала метель…
24.12.01