Пророчество

Несвобода не видеть пожарищ твоих,
Нежных судорог губ, прошептавших: "прости".
Я не смел твою боль поделить на двоих,
Но сумел только землю в горстях унести.

Прятал теплую землю я от сапогов
Фараонов и гордых собой дураков,
От неправых судов и кровавых копыт
Левантийских быков, где мой профиль забыт.

И средь них, безразлично какой стороны,
Я прослыл чужаком, потому что видны,
Сквозь надменный кисель Иудеи седой,
Брызги браги славянской твоей молодой.

И, зажав как святыню, комок в кулаке,
Я поднялся на холм. Предо мной, вдалеке,
Бирюзою Восточное Море текло,
Где Содом погребен и проклятье легло.

И дыханье пустыни коснулось волос.
Был мне голос. Но только Господь безголос.
И раскрыл я ладонь, и услышал свой крик,
Что (казалось, взрывается горлом язык)

Вышел хрипом. Но это не ветер, а страх
Залепил мне гортань. С горсткой пепла в руках,
С обожженным лицом, между синих морей,
Я стоял средь могильников и пустырей.

День клонился на запад. И полно ему.
Я ступал наугад. Я тащился во тьму.
Без мандата Иона, слепой поводырь,
Различающий редко хурму и псалтырь.

О, Ниневия! город, дарованный мне,
Имяреку, ты волен собою вполне.
Ты влачишься от праздника до мятежа,
Но не вечен твой свет и не свята душа.

И не в храме, под сенью сияющих крыл, -
Я тебя за седьмою верстой хоронил.
Чтобы видеть, как новая эра взойдет
Там, где кончилась жизнь, там, где прах упадет.