Проспект Буденного

В том городе, где на зебрах давят незрелых берлинских снобов,
Без понта ни пукнешь, ни скажешь: "Пойди напейся!"
Дверца скрипит, ракета летит, льется песня,
И пони в тужурке под снегом бранит чужестранную обувь.

Когда зачаровано вечер на плечи бродящих накидывает попонки,
из желтых фонарных отсветов и из снежинок не жизнестойких,
Он жаловался, что любовь в попойках, как крупнозернистое фото -
Заделана для удаленных, - она выдавала ему погоны.

Ежедневно вырастая в звании, переходя дорогу в положенном месте,
Карабкался он по камнепаду своих неземных открытий.
В том городе, где на зебрах наитие стоит обломанной прыти,
Сновали кругом машины, и женщины упрямо боролись с планидою стать невестой.

И что за напасть? - коньяком украшая шершавые серые стены,
Глаза сверкали, голоса звенели, руки порхали.
И невесть что замечали пришельцы, ломая зубы о тени,
А мы, ухмыляясь нахально, без намерения возвращать, у бытия занимали.

О, Москва! У тебя в голове перепутано тысячи версий.
Отчаяний, счастий,   
Протерев разноцветные линзы, страшно не выбрать гарцующих впечатлений,
Перевернутых смыслов, движения по асфальту, по льду, по терпенью наперсниц.

Когда-нибудь это опишет щемящий изгрызанный хроник.
Облеванный город обрящет своих разбитных очевидцев.
И лица проступят сквозь встроенный в сердце смешливым механиком бицепс -
Фильтрующий боль, отфутболивающий не посторонних -

в этом городе псов, но в котором их жизнь вопреки все же длится.
Нам ли пенять на возможность сношаться с древнейшей из блудных,
О, Москва! о тебе, дорогая столица, берлинский простуженный парень,
не забудет во веки веков, поджимая колени. И ему уже ни когда ничего не приснится...