Двоеночество

1.

я просыпаюсь с тобой, засыпаю с тобой, кладу
ладонь на щеку твою, на шею твою, на грудь, на ладонь,
словно снимаю с засохшей души кожуру
И погружаю в воду, как в кровь, в покой
сердце, и даже крики встревоженных птиц
уже непохожи на крики твоих детей,-
скорее на гимн,- тот, что мне опять и опять сочинять для тебя, тебе,
и нет темноты, и плавятся сотни свечей,
и нет темноты, и нет темноты, но ключи
тобою забытого сна на ладони моей острей
заточенных болью ножей, слова многочисленней саранчи,
горчее воды, нежнее коры кипариса, нежней,
чем память твоя,- а память забыла быль,
и знает лишь сказку,- песчинки секунд растирая в пыль.

этой-то взвесью, если ее смешать со слюной, легко
эапечатать дупло виска, а прогорклое молоко
тоски исчезнет, и цифры сольются в слова,
и голоса почти не слышны...

2.

Я засыпаю, милая, видишь, я
Засыпаю, и нет меня, нет с тобой.
Снова к моей колыбели склонилась Мирьям.
Шепчет осока: "Этот - рожден водой..."
Шепчет осока: "Будет желать огня..."
Руки Мирьям - маслянистого Нила нежней,
Тянутся гибкие руки, - поднять меня,
Тянутся гибкие руки речных стеблей,
Тянутся смуглые руки, - поднять меня
К неопалимой солнечной купине.
Не отпускает сомненьем истерзанный нерв:
Нужен ли, нужен ли, нужен ли, нужен я?
Ближе ли, ближе ли, ближе ли ты ко мне?

Мы засыпаем, любимая, видишь, мы
Засыпаем, но нет меня, нет меня, нет с тобой.
Ил высыхает, становится светлым ил,
Ил высыхает, становится ил землей.
Белые лотосы, как лепестки луны,
Плавно качает сонный ночной прибой...

Жизнь рассыпается белой сухой золой.
Жизнь остывает, становится жизнь землей.