Часть 1

ВМЕСТО  ПРЕДИСЛОВИЯ

                Дорогой  Людмиле  22 Сентября, 60 г.

Жил  когда–то  писатель  с  фамилией  Грин
Он  о  смысле  жизни  писал
С  его  лёгкой  руки  по  просторам  земли
И  поплыли  Алые  Паруса

Паруса  эти  ждут  на  морском  берегу,
Разрывая  глазами  даль.
За   околицей  их  до  зари  стерегут,
Зябко  кутая  плечи  в  шаль

Ждут  их  в шумных  и  пыльных  больших  городах
И в  прозрачной  лесной  тиши
В  деревнях  ждут,  совсем  утонувших  в  садах
И  в  цехах  у  огромных  машин

В  паруса  эти  как–то  поверил  и  я.
Это  было  осенней  порой.
Отвернулась  удача,  растерялись  друзья,
Злые  силы  играли мной.

И  с  тех  пор  я  стал  часто  на  берег  ходить,
Как  и  сотни  подобных  мне.
Днями  мог  я  тогда  горизонт  бороздить,
До  закатных  сидеть  огней.


Я  однажды  сидел  и  смотрел  на  закат.
Сотни  красок.  Без  счёта  тонов.
Кто–то  сказочньй  мир  сотворил  в  облаках
Из  дворцов  и  висячих  садов.

Я  смотрел  и  смотрел.  И  почувствовал  вдруг,
Что  раскрывшийся  мир  чудес
Неспроста  создан  парой  искуснейших  рук,
В  этот  вечер  сошедших  с  небес

Своим  сердцем,  душою  увидел  вдруг  я
И   поклястся  бы  был  готов,
Что  лежит  где–то  в  дали  туманной  земля
Этих  сказочных  городов.


В  той  стране  тихо  плещет  о  берег  волна,
И  за  песнею  песня  звенит.
Кубки  с  радостью  сушат  там  люди  до  дна,
Стрелы  счастья  пуская  в  зенит


С  тех  пор  уж  немало  воды  утекло,
Но  я  неустанно  верил,
Что  где–то  есть,  обязательно  есть
Чудесный  Лазурный  Берег.

Я  понял,  что  Алых  не  ждут  Парусов,
Как  будто  у  моря  погоду,
Что  счастье  найти  должен  каждый  сам,
Пройдя  сквозь  огонь  и  воду

Не  одна  сотня  миль  уж  легла  за  кормой.
Всё  искал  я  тот  Берег  Лазурный.
И  не  мысля  пустым  возвращаться  домой,
Дальше,  дальше  летел,  как  безумный.

В  ясный,  тихий,  прозрачный,  как  стёклышко  день
Рассекали  мы  моря  гладь.
Вдруг  меж  морем  и   небом  лазурная  тень
Длинной  линией  улеглась.

Вздрогнул  я,  ухватился  рукой  за  планшир.
Закипела  вся  кровь  моя.
Да!  Сомнения  к  чёрту!  Во  всю  свою  ширь
Наливалась  лазурью  земля.

Я  нашёл, я нашёл  тебя,  Берег  Лазурный!
Неужели  конец  пути?
Неужели  теперь  после  месяцев  бурньх
Можно  там,  что  искал  обрести?

Ну  а  если  меня  встретит  берег  угрюмо?
Вдруг  я  выдумал  все  чудеса?
И  лежать  суждено  в  корабельных  трюмах
Приготовленным  Алым  Парусам.

* * * *
Я  в  раздумье  стою.
Берег  тихо  плывёт  мне  навстречу.
Слишком  тихо.

                Герман  Колонин


НЕЗАКОНЧЕННАЯ ИСТОРИЯ


25 Марта 2000 г…

Здравствуй Тайна.  Возможно, это будет очередное незаконченное письмо.  Последний год был наполнен странными событиями, вовлёкшими тебя, меня и двух других людей хорошо знакомых нам.  Ты не знаешь ничего о части этих событий, но я думаю – ты должна узнать. Написанное далее – ни  в коем  случае не претензия на литературный труд какой–либо ценности.  За историю человечества были написаны сотни гигантских и гениальных романов, которые с исчерпывающей глубиной рассматривают нижеизложенную ситуацию со всеми её подоплёками.  То, что тебе предстоит прочитать – напротив, вещь черезвычайно плоская по–замыслу.  Стилистическая ущербность  этого повествования обьясняется тем, что оно – не более чем попытка само–психоанализа, которую я предпринял в то время, когда мне не хватало душевного равновесия. Врядли тебе будет приятно его читать, но я должен признать, что пытка была успешна, и я надеюсь, что горечь от цинизма ситуации и у тебя рано или поздно сменится равнодушием, которое, по–моему, лучше, чем то, что доселе связывало нас.  Вобщем, вот –  как части головоломки встают на свои места, расставляются точки над i и замыкается круг.

* * * *


ЧАСТЬ 1

Жил в городке один парень.  Влюбился он в девчёнку с соседней улицы.  Были они тогда совсем зелёными (по крайней мере он), и ничего из этой любви не получилось.  Он так и не смог сказать ей всё то, что так хотел сказать – так и не нашлось слов и духу.  Она же, в один прекрасный вечер положила конец их бесконечным молчаливым прогулкам и многозначительным переглядываньям, сообщив ему, что “хоть он ей и очень нравится, но лучше им остаться друзьями”.  Он потом часто приходил к её дому и стоял под окном, надеясь, что она зачем–нибудь раскроет хоть на миг красные шторы, и он увидит её ещё раз.  Они раскрывались редко, а на балкон выходила обычно мама – развесить бельё; и уходил бедняга домой нисчем. Но, иногда его желание быть рядом с ней достигало такой силы, что он поднимался по лестнице на четвёртый этаж и подолгу стоял перед обитой дермантином дверью, прислушиваясь к каждому звуку и пытаясь определить дома она или нет.  Потом, как правило, дверь открывалась, выходила в магазин бабушка, и он в смущении спускался по лестнице, делая вид, что проходил мимо.  “Сосед, боящийся лифтов” – наверное, думала бабушка.

Наделённый жизненным опытом читатель, наверное, не раз встречал тёмной Мартовской ночью школьника в распахнутом настеж пальто, бредущего куда–глаза–глядят по тающему снегу, задрав голову к ярким и таким далёким звёздам и вдыхая опьяняющий весенний воздух.   К несчастью, а может – и к лучшему, в этом возрасте мальчишка не в состоянии понять, что все его старания добиться того, чего конкретно он даже и сам себе не представляет до–конца, заранее обречены на провал.  Но, боль разбитого сердца и горечь неразделённой любви не становятся от этой наивности менее невыносимыми.  Не помогают в таких случаях ни необоснованная ненависть к “холодной и бесчувственной искусительнице”, ни друзья, занятые другими заботами и зовущие на улицу, а любимая музыка только подливает масла в огонь разгулявшихся душевных страстей, доводя до недолгих, но ослепительных мальчишеских слез.  И, как мы узнаем далее, ни время ни расстояние не могут излечить депрессию и изгнать тоску по сокрушённым надеждам, которые так светлы в юные годы.

Как это бывает с романтичными особами мужского пола, влюбился он в свои тогда 14, а может – 15 лет не в первый раз.  Первая любовь была рано – ещё в детском саду, а последняя – началась и кончилась тоже ничем совсем незадолго до описываемых здесь событий.  Сейчас он уже и сам, наверное, не помнит, что он думал (если думал что–то вообще) насчёт своей частой, если сравнивать с его сверстниками, влюбчивостью, и трудно сказать, в какой раз он влюбился сильнее.  Единственный вывод, который он сделал для себя однажды заключался в том, что две последние его избранницы были чем–то неуловимо похожи друг на друга.  Впрочем, это совпадение, а может быть – знак, не было тогда веской причиной для того, чтобы сильно беспокоится о течении жизни.

Однажды, он узнал забавную вещь.  Оказывается, его теперешняя возлюбленная раньше ходила с парнем, который теперь – с девчёнкой, к которой наш герой был неравнодушен непосредственно перед тем, как он встретил свою теперешнюю избранницу!  Для весьма мнительной натуры, описываемой здесь, эффект осознания такой ироничности судьбы приближался к впечатлениям от его любимых романов.  Он, конечно, не думал всерьёз, что его “соперник” сыграл над ним злую шутку: тот ведь сам, в конце концов, был в аналогичной ситуации.  Однако, подсознательное чувство соперничества к этому немалоизвестному сорвиголове из соседней школы уже тогда дало корни у него в душе, и, кто знает: возможно оно неумолимо влияло на развитие событий с тех самых пор.

Годы шли.  Непрестанное беспокойство от незаполненного уголка где–то там – в груди иногда ненадолго притуплялось, или даже иногда казалось – исчезало совсем, когда новые нимфетки увлекали наше герячее сердце по–весне.  Но, они никогда не могли дать ему того счастья, которое, казалось, было так близко тогда – когда всё ещё было честным, чистым и непостижимым.  Особенно плохо иногда бывало по–утрам – после того, как прячущиеся где–то внутри, казалось бы забытые, желания возвращались во снах со всей их яркостью.  К тому же, в сновидениях мечты, как известно, сбываются, и – тем тяжелее становится пробуждение к реальности.  В довершение ко всему, он не мог выкинуть из головы то, что его прежний “товарищ по несчастью” не только не расстался с той, которая изначально пренадлежала сердцу нашего героя, но даже напротив: преуспел в том, что случается весьма редко, а именно – довёл школьные отношения до создания семьи, и более того: в свои двадцать лет уже растил с ней сына.

Кончились школьные и студенческие годы.  Судьба распорядилась, чтобы никого из участников этой истории не осталось на Родине: все они покинули городок и разбрелись по свету кто–куда.  Наш герой, которого для удобства повествования будем называть Мишей, оказался в Чикаго, куда он переехал вместе с иммигрировавшими родителями.  Новая жизнь – такая непохожая на его отрочество в маленьком городке, где  все всё знали друг про друга, и относительная финансовая состоятельность необходимая в Америке дали ему средства для отвлечения от наболевшей темы.  Новая атмосфера, и новые впечатления оттеснили былые любовные неудачи на второй план.  Скучать не приходилось: новый язык, новая работа, новые друзья, баскетбол, записи с местными музыкантами…  Однако, незаметно новизна год за годом постепенно привратилась в рутину.  Через семь лет на чужбине он окончательно осознал, что душевная пустота разъедающая изнутри только усугубляется пустотой человеческого общения в чуждом ему мире.  Миша был уже не мальчик, и, если хотел, хорошо владел собой.  Тем не менее, последнее время тоска настолько сильно начинала грызть его, что он всё чаще опускался до того, что напивался до беспамятства в полном одиночестве.  Порой, он пытался убедить себя в том, что причиной его дискомфорта является не место, а – время, поскольку он лично не знал ни одного человека свего возраста, который мог бы назвать себя счастливым.  Судя по вестям с Родины, всё реже доходивших до него, это касалось и его бывших друзей из городка.  Но, чужие проблемы мало утешали его, и он не переставал лелеять надежду о том, что однажды случится какое–то чудо, которое внезапно изменит его серую жизнь.

Как–то раз, к своему любопытству Миша узнал о том, что его последний (из двух, описываемых здесь) обьект вожделения – назовём её, скажем, Юлей, тоже находится в Америке.  Интереса ради он навёл справки, и – о тесный мир,  и предидущая его возлюбленная (к примеру – Таня) тоже жила в Штатах, и не где–нибудь, а совсем рядом – в Детройте!  Обдумывая эти новости, Миша чувствовал как сердце начиинает быстрее биться в груди, и он волей–неволей видел в этом совпадении знамение судьбы, как бы дающей ему ещё один шанс...  Однако, жестокой реальностью оставался тот факт, что не только Таня до сих пор с тем (для удобства – Лёшей), в ком он теперь почти что видел личного врага, но и Юля, вроде как, тоже вышла замуж.  Получалось, что при–делах все кроме него, и он – единственный кто не смог обусторить свою жизнь.

В один прекрасный день давно подмывавшее желание взяло верх.  Миша взял телефон и набрал Танин номер.  Трубку взял муж.  Миша спокойно представился и попросил пригласить Таню к телефону.  Лёша, казалось, ничему не удивился и столь же спокойным голосом позвал её.  Таня взяла трубку, и вот – новая неожиданность: она, в отличие от Лёши, не только удивилась, но даже явно обрадовалась Мишиному звонку!  Странно: её периодические взрывы хохота и неумолкающий возбуждённый речетатив совсем не вязался с его воспоминаниями о ней как о молчаливой замкнутой и таинственной девочке. “А может быть, дело здесь совсем не в том, что звоню Я, а просто в том, что всем нам тут так дорого общение с земляком, особенно со старым знакомым?” – думал Миша.  Однако, несмотря на необьяснимость Таниной реакции на его звонок, а возможно и – благодаря ей, он внезапно почувствовал, что внутри что–то сдвинулось с мёртвой точки.  Он вдруг воспрял неимоверной жаждой жизни и увидел боковым зрением пока ещё неопределённую цель. “Ну вот: началось!” – думал он той ночью, отходя ко сну.

С этого дня Миша не находил себе места.  Он понял, что ему необходимо встретиться с Таней и доказать ей что–то, хотя что именно – он ещё толком себе не представлял.  Возможно, он хотел восстановить подорванное самолюбие и показать им всем: “Ну и что, что у меня никого нет? У меня и без этого всё – в порядке!”  В конце концов, он был высок ростом, недурён собой, имел собственную квартиру, и вобщем неплохо обустроился в жизни.  Думая об этом, он склонялся к мысли, что если захочет, то без труда сможет произвести на Таню сильное впечатление.  Никакого образа о ней, кроме того, что сохранился с девятого класса, у него не было, а осознание того, что она, очевидно, сильно изменилась только подзадоривало Мишу. “Я обязательно должен увидеть её, а там – будь что будет” – думал он. “Мне всё–равно нечего терять; в крайнем случае мы сможем остаться друзьями, если ничего не получится.  Чего не получится?  Не собираюсь же ведь я всерьёз завоёвывать её сердце!  А вдруг всё–таки случится какое–то непредвиденное чудо?  Вдруг она тоже любила меня все эти годы?  Да, но у неё – муж, ребёнок…  А впрочем, зачем морочить себе голову – пускай всё происходит само собой, а там – посмотрим что получится…”.

Миша начал периодически звонить Тане по–телефону, а потом их общение перешло на более интимный е–мэйл.  Тут Миша, наделённый неплохими лингвистическими способностями, почувствовал себя на коне.  Не надо было беспокоиться о том КАК ты говоришь – можно было говорить нужные вещи и давать Тане досмысливать и воспринимать его слова как той самой ХОЧЕТСЯ их слышать.  The “chat line effect”, при котором люди могут безумно влюбиться друг в друга посредством переписки, ни разу до этого не встречавшись.  Из их, поначалу нейтральной, корреспонденции Миша уловил, сначала слабо, а позже – после пары наводящих вопросов – и явно, что Таня тоже отнюдь не удволетворена своей судьбой.  Хотя она и не говорила ничего плохого о своём муже, из её описания жизни за последние годы было очевидно, что она не вполне счастлива.  Она явно искала малейшего повода отделаться от домашних забот хоть ненадолго, и было похоже, что отношения с Лёшей не давали ей чего–то важного и даже угнетали её. Миша ощущал невольное злорадство, улавливая в Таниных письмах эти сигналы, но ничего не мог поделать с этим постыдным для него чувством.  Как будто крылья раскрывались у него за плечами, и он теперь уже просто не мог не думать о Тане непрерывно, в том числе и по–ночам. “Мы ещё молоды – нам только жизнь начинать в наши 27” – думал он. “Мы ещё посмотрим кто на что способен, и чем всё это кончится…”.

Однажды в конце лета Таня сообщила Мише, что Лёша с сыном – в России, и что она будет одна ещё месяц.  Она сама только что вернулась из поездки туда, и, казалось, звучала ещё более возбуждённой и восторженной, чем до отъезда.  Её свежие впечатления были превосходным поводом для встречи: надо же – он ведь тоже давно хотел навестить родной городок, но так давно там не был, что уже побаивался ехать в эту варварскую антисемитскую страну.  Неплохо было бы получить из первых рук совет о том стоит ли туда ехать!  К тому же, не будет Лёши, и не нужно будет никого смущать своим присутствием…