Как размножаются буддисты

Я был влюбчивым с младого детства,
Ради женщин жизни не берег.
Если цель оправдывала средства,
Отдавал им все, насколько мог.
Даже кости моего скелета
От любви менялися длиной.
Сколько баб любил я безответно!
...Жаль, что не зарезал не одной.

Помню, был влюблен бескрайне в Маню,
В фею, в героиню моих снов,
В тетку, что уборщицею в бане
Кочевряжилась и день и ночь.
Я себя Великим чтил артистом,
Но она меня прозвала "тварь".
Я читал ей Пьесы маньеристов,
Но ее интриговал букварь.
Пил я водку с горя баррелями
И в угаре по ночам бузил,
А наутро быстрыми шагами
Стеклотару в баню приносил.
Маня говорила о посуде:
- Будет хлебушек купить на что,
Но не дам тебе свои я груди,
Федор мой милее мне, чем кто!
Федор, призывник и тунеядец,
Шею ей обжив наверняка,
В это время с привокзальной Надей
В комунналке на софе скакал.
- Маня,- говорил я,- Этот корень
За сто граммов спирта Вас продаст!
Горячё с любимою я спорил
Средь мужских нагих и мокрых масс.
Маня ситуацию срубала,
Но так гордо, виду не подав,
Шваброй горемыку выметала,
На любовь мою с прибором клав.
Так ее я долго стеклотарил,
Федьку уж военкомат забрил, 0
Маня убирала уже в Баре
Среди тех же мокрых потных рыл.
И еще бы много сил потратил,
Собирая ёмкости для ей.
Но однажды полюбил я Катю;
Катя продавала мне портвейн.
Но она любила музыканта,
Что орал в метро, пугая крыс;
Он косил под Джаггера и Планта,
Звали его, видимо, Борис.
Чтоб открыть ей сердце, я за месяц
Тоже изучил скрипичный ключ.
Бурным шквалом самостийных песен
Солнце доставал я из-за туч.
Солнце в гневе и, видать, в испуге
В образе соседей с этажа,
Подпалив паркет в моей лачуге,
Мне обломный сделало пожар.
Я пришел к Катюше погорельцем
- Катя,- молвил,- Дайте мне винца.
И, хлебнув, продолжил: - Ваше тельце
Я хотел бы выпить до конца!
И горя пощечиной, рыдая,
Бросившись с высокого мосто,
Крикнул ей: - Тебя я повидаю
На том свете лет через полста!
Рыбаки спасли меня, спасибо,
Но в похмельный заходя лобаз,
Я уже потом молчал, как рыба,
И страдал не сильно, через раз.
Боря искурился, искололся,
Девка потеряла прежний шик,
Словно бегемот по ней прошелся,
На лице присевш и на пикник.
И однажды мне сказала Катя:
- Дурень, тоже я тебя люблю!
Вовремя заметил я под платьем
Пузо, а на лоджии - люлю.
Я потом любил ткачиху Люсю,
Лифчики что шила на заказ,
Но у Люси был другой "пампусик",
Он мне как-то двинул в правый глаз.
Мы ему с Витьком Смирновым, кстати,
Прокололи колесо в "мерзе",
А потом по просьбе его братьев
Занимали баксы у друзей.
Люся посмеялась, но напрасно;
Бог в отместку ей послал недуг -
Где-то у ней стало слишком красно
И ее покинул лысый друг.
Люсю возместила мне Светлана,
Но на ней я долго не застрял,
Так как вскоре полюбил Диану,
А за ней Гульнару и Тхунь Рянь.
Череда сменялась чередою,
Но в один из дней, не будь дурак,
В чей-то день рожденья, с перепою
Я-таки познал словечко"фак".
Это было разочарованье.
Был разбит я, даже стал курить,
Прекратил тот час все домоганья,
Перестал из дому выходить.
Фотокарточки своих любимых
Пакостями я изрисовал.
Бородой зарос, стал нелюдимым
И гитару в узел завязал.
Но нашлась послушница Наталья;
Молодца к сожительству склоня,
Почему-то, даже сам не знал я,
В ранг героя возвела меня.
Я уехал жить в её станицу,
Стал ходить за рыжиками в лес,
Мужикам представлен был как рыцарь,
Бабам я представился: Валет.
Год я комиссарил в том уезде,
Стал лосниться, за собой следить,
Был секс-символом в своем подъезде,
Взгляды баб стал на себе ловитьь.
Как-то съездил в город, сердцу милый
(не хотела отпускать, змея),
Катю, Маню, Свету и Людмилу
Навестил по старой дружбе я.
Все визжали, лезли целоваться,
Отдаваться в очередь толклись.
Но теперь уж я ходил, как цаца;
В свой черёд просил их отвалить.
Девки плакали, кусали локти,
Каялись. Я тихо ликовал.
Только вскоре возвратился к ногтю
Той, с которой жил и прозябал.
За год из милашки эта кроха
Стала вздорной для меня женой.
Если в мире что-то было плохо-
Для неё был я тому виной.
Даже Ельцин обокрал народы,
Только потому, что я просил.
..Получая звание урода,
Я подумал: больше нету сил.
Слышал фразу от неё такую:
- Отдавай мне годы жизни, гад!
- Отдавать придумали буржуи,-
Бросил ей, сажаяся в плацкарт.
На стекле мороз писал узоры,
Паровоз мой вдоль Тянь-Шаня шел.
Спрячусь я теперь в глухие горы,
Чтоб не видеть больше женский пол.
Там, быть может, встречу самку йети,
Восхищусь умением молчать.
Будет счастье. Если будут дети,
Стану их буддизму научать.