КИФА ОДИН
Он положил самородок в карман, приподнял чужой ненужный теперь рюкзак и отбросил его в чёрную глубину, мгновенно и жадно всосавшую в себя и это. Луна озарила тусклое лицо Кифы, на котором выделялись чёрные, как трясина, - без зрачков и белков глаза. Бездна под ним всколыхнулась, как бы приветствуя Повелителя...
А через минуту Пётр Дымков спокойным и уверенным шагом уже направлялся к лагерю геологов, где давно остывала их с Андреем вечерняя каша. Он не думал сейчас о том, что сказать о пропаже напарника. Зачем? Кифа знал: что бы он ни сказал, ему поверят. Так было всегда.
Он вернётся сюда зимой, когда лёд на Карагане станет крепок и прочен, как камень, а по затвердевшему от мороза болоту будет стремительно извиваясь стелиться мелкая, как снежная пудра, позёмка. Ему нравится бродить здесь ночами, разглядывая сквозь ледяную толщу трясины вмёрзшие в неё тела сгинувших без вести людей. Он один заведует этим кладбищем, это его коллекция, его гордость, его музей...
Когда в дремучей мгле мелькают силы тёмные,
И за любым кустом мерещится засада:
По небу облака - огромные, огромные
Летят, летят всю ночь, летят, куда им надо...
Стою один впотьмах у края поля чистого,
Где зыбко дышит снег, и ворон вьётся рядом.
А за спиной давно уже свистят неистово
И тянут за плечо, и манят медным взглядом.
И падает душа на дно глухого омута,
Где грабят и срамят, и набивают цену,
И молится она чудовищу какому-то,
Готовая за мзду на всякую измену...
Там жлобствуют и пьют, там правит неуёмная
Дремучая толпа, которой горя мало,
Там каждый день поют «Вставай, страна огромная!»,
И вся страна встаёт, летит куда попало...
Ночь тихо дребезжит, как форточка стеклянная,
И волком воет снег. И мгла приходит на дом.
И бродит по степи душа непокаянная.
Свидетельство о публикации №101120800170