Город продолжение
Погасили меня.
День дробится в горячей агонии.
Я хрусталики глаз, не стыдясь, променял
На солёный огонь.
И умолкнут вокруг голоса всех окрестных свирелей.
Только старое кресло согрели
Этой пламенной роскошью ног.
Наступает холодная ночь.
Я приду, задыхаясь от похоти
Я в бреду прибреду,
Но, походя, Вы подарите мне слова.
Вы! С лавандовым духом волос!
Меня душит змеиный лоск
Этих резких помпезных фраз.
Я погряз, я по крылья увяз
В их ненужном сверкающем смысле.
Слезы смыли последние мысли
Я забыл, это были мы ли?
Или просто слагаются были
Из тревожных горячих снов.
Снова грянул январь аккордом.
К чёрту рухнула вера в основы
Меня снова вырвали с корнем.
Меня в рабство продали снова.
Госпожа! Одарите облаком
Снежных кружев на Ваших плечах
Мое сердце – нежнейший колокол.
Мои губы – домашний очаг.
Я зачах, я почти уже призрак.
Мое тело осколок слюды.
Признак слабости, смеха призвук –
Я целую Ваши следы
Слеп и болен –
Куда мне деться?
С детства весь я изранен солнцем
Госпожа не спешите одеться –
Мне январь снегом сердце солит
Задыхаюсь светом и кровью,
Я прикрою свои порезы
Ничего я не вижу кроме
Ваших бедер, очерченных резко.
Это мы: карандашный рисунок
На рассыпчатом фоне зимы.
В нас вольется серебряный сумрак
Всей гармонией красок земных.
Сталь и радуга
Ваша кожа
Так Вы рады, пушистая кошка?
Неужели предчувствуя Март
Вы ко мне потянули ладоши
Я ничтожен! Я слишком мал.
Ладно шли, оступились – бездна,
К бесу в сумрачный жаркий мир.
Вы смеетесь ребёнок небесный,
Не ужели я Вам не мил ?
Мертвая песня
Восемь лет,
Восемь осеней, восемь весен
Как меня больше нет
В этих улицах сонных.
Мне ветра и дожди ничего не приносят
Мне снега не метут, не восходит мне солнце
И подсолнухи яркой печатью печали
Ничего мне не скажут о сказочном Арле
И глубокой зимою граненые чаши
Не поднимут напиток шипящий и алый.
Мне улыбкой свинцовое небо Апреля
Растянувшись до звёзд журавлино и странно
Расколыхано ветками ивы и вербы.
Время Ангелов смирных Марины и Анны.
И на них сквозь песок одуванчиков корни.
Я гляжу и боюсь своего воскресенья.
И берёзовый сок проникает мне в поры
Как расцветшая юность махровой сирени
Мне свирели осок доиграют ветрами
Сквозь висок протыкая упругие грани
И шаги незнакомые будут как чудо
В тишине… по весне…
Как уснувшее чувство
Будят.
Больше не буду… Не буду…
Это имя мое прозвучало, как будто.
* * *
Только прошлое для хорошего
Где-то брошено бродит вчера,
Из дождей и окриков крошево
Вечера …
А мне снятся детские сны,
Где по голым по тополям
Бродит запах цветов лесных
Опаля,
Растревожив ненужной печалью,
По дорогам пустым только нервы звучали
Переборами шпал…
Я устал!
Но мы все привыкаем к отчаянью
Как к началу начал.
* * *
Осмыслить красоту кроту слепому?
Как слеплен мир, в какой-то смелый час
Сорвавшийся с секундной, длинной стрелки?
Я просто помню…
Светлый ангел гас.
Глазастый, он не видел перестрелки.
Стрелки по пояс в городском аду
Команду выполняли акварелью
И тут явился совершенный дух
Бесполого, дождливого апреля…
И билось сердце часто, в такт дождю
Дождаться ночи не хватало нервов
И нота «до» пересекалась с жду,
С последним поцелуем ,
С громом первым .
Пернатым хорошо на небесах
Я задыхался в их святой тени,
И то, что этот Ангел написал
Я на весах отмерил, чёрт возьми.
Но в пальцах рассыпалась красота
Кроя края трясущейся руки.
Я испугался своего креста,
И в этот мир входил уже другим.
Одетый в шёлк, напоминая страсти,
Я просто шёл
по этой красной трассе,
По этой бьющейся в груди аорте,
И был разорван мной масонский орден,
Им ныне станут штопать облака.
Обласканный апрельской непогодой,
Мой ангел теплый млечный путь лакал
И плакал над моей последней одой.
* * *
Сумерки мерить осиновым воздухом,
После ошибок?
Верный глоток ветра.
Снова тревожно жив я.
А ты? Ты
Холодом первых шагов
Похожа на сотни зим.
Святая ! Я шёпотом шёл
По памяти вечера синего
Без сил, без оценок…
Пусть цепок
Чужого прохожего взгляд,
По краю невидимой сцены,
Где вечер зарёю объят
Все движется, выглядит гордым.
И город, и вечный неон…
Не он потревожил вечер похожий на сон,
А вспышка весёлого платья.
Калечат твои объятья,
И сумерки хрупкие рвут.
Во рву, за стеной городскою
Я буду обвенчан тоскою,
И скину остатки пут.
Я так одинок этой ночью,
Задушен стенами и крышами.
И души порочных прочих
Снежинками нежными вышили
Знакомые эти глаза …
Плясала и плакала вьюга
На крышах соборов в лесах.
И ввысь уходила подруга
Коленями неба касаясь…
Короче, я просто влюблён
В волос твоих лён!
* * *
Как памяти ожившие громады
За окнами всё горбятся дома
И красным тюбиком Её помады
Я допишу последний свой роман.
И благодатна, в розовых оборках,
Стареющая пошлая заря
Напоминает мне, что я оторван
Как лист настенного календаря.
* * *
Ещё одна раскисшая зима
Заржавленным гвоздем пронзит ладони.
И мой одноэтажный каземат
В дрожащей мутной тишине утонет.
Теперь мне ночи, крепкие как чай
Качают умирающие травы,
Корявой колыбельной у дубравы
Где тихо гаснет тополя свеча.
Кричать и плакать, задыхаться звуком
Твоих неузнаваемых шагов
Я больше не хочу, немую муку
Я размелю на смерть среди снегов.
А после, через некий тайный срок,
У дома, где любовь моя смеётся
Я прорасту сквозь камни и песок
И рваным сердцем дотянусь до солнца.
* * *
Наши сказки о песчаном береге
Просто оберег от жёлтой осени…
И тогда когда ещё верили,
И в тот день, когда уже бросили.
Это лето летит и летит,
Разбивается вдребезги,
На знакомый
Мотив и ещё сотни брызг…
В тихом вереске
Только ветер повис
На высоких стрекочущих ножках
До зимы остается немножко
И луны позолоченный ножик
На сквозняк нарезает бриз.
* * *
Сегодня я была мала
Как тысячи, как миллионы
Таких как я… Зима мела
Сырое небо веткой клёна.
Он тоже мал. Его глазами я видела из-за угла –
Шла женщина походкой лани
Крылами хрупкими бела
Лились капели на лицо.
И ивы пели и качались.
И солнце золотым резцом
Творило этот мир сначала.
Несли старухи копья верб
По голубой небесной тверди.
Пестреющим потоком вер
Стремительной дорогой вверх
Навстречу одинокой смерти…
И распадаясь на цветы,
Деревья, травы, насекомых,
Всех узнанных и незнакомых,
Покоил Бог в руках святых.
Свидетельство о публикации №101120600293