он

=Представь себе: Он, она. Именно так: "он" с большой буквы, "она" - как обычно. Ей шестнадцать, большие глаза, пухлые щечки, пушистые волосы, вся такая маленькая, воздушная, хорошенькая, как всякая девочка в шестнадцать лет, когда взгляд в себя и вся жизнь впереди, и вроде бы, если откинуть все вышеперечисленное, девчонка как девчонка, но что-то есть и это что-то - его голос, только голос, глубокий, волнующий, сотни инто-наций, тысячи подтекстов.
    Он - нескладный, как щенок дога, некрасивый, каштановые, миндалевидные глаза за  круглыми стеклами маленьких очков на детском лице, нос с горбинкой и узкие губы, худой, гибкий, именно, щенок на непропорционально длинных, шатающихся лапах, смешной и при всем при этом жутко породистый. Говорят, он был высок, но она не помнит его таким, она помнит лишь голос, все остальное в будущем. Он знаменит,  она нет. Мальчик и девочка. Распахнутые глаза и волнующая, дурманящая магия. Все, что у них есть, разговоры, долгие, мучительные разговоры за эфиром и почти уверенность в собственной гениальности и ни одной встречи - знакомые заочно. Вроде бы, откуда взяться чему-то большому? Но откуда тогда  эта мука: сотни интонаций, тысячи подтекстов?
- Что, совсем не любишь? А меня ты любишь?
- Что сейчас? В эфир?
- Да. Тебе что-то мешает?
- Я не могу.
- А я могу! Я люблю тебя!
Вот опять кинула трубку, в эфире, затем звонит, опять за эфир. Что за мука!
-... зачем тебе это?
- Я так хочу! Подожди, у меня реклама. Трубочку не вешай...
=И что дальше.
= Затем, они долго говорят, говорят ни о чем, и только под конец разговора он устало произносит:
- Знаешь, мне не нужна любовь.
 Сколько раз потом она будет проклинать себя за свое усталое "мне тоже", сколько раз будет искать его "я люблю тебя", потому что это была самая первая ложь, потому что она  любила правду, почти так же как после этого разговора полюбит лгать, и может быть даже сильнее, кто знает.
И было молчание, затяжное, почти на месяц . Она  не звонила. Затем - встреча, глупая, забавная, где она точно знает, что это он, он же узнает ее позже. 
- Это была ты!
- Я.
- Какой же я дурак, представляешь...
-  Не  имеет значения, мы никогда не увидимся.
- Почему?
- Я не хочу, не могу, не знаю...
- Нет, ну почему же. Допустим, что ты делаешь завтра?
- Учусь.
- В полдень?
- Учусь!
- В час дня?
-  Учусь!!
- В 15,00?
- Иду домой!!!
- Значит, ничего не делаешь?
- Нет.
- Отлично, я жду тебя, скажем, в полчетвертого.
И снова она уступила. Она всегда уступала, хотя, следует отдать должное ее упрямству, пыталась сопротивляться ему, обстоятельствам, ярости, тоске, неизбежности их расставания. Пройдет несколько лет, и она забудет все, и тоску, и слезы, и одиночество. Более того, будет мысленно возвращаться в прошлое, вспоминая последнюю встречу, мгновенное узнавание, его слова "бегу, бегу, бегу". Вспомнит, как они разошлись метров на двадцать, резко обернулись и громко орали друг другу, не решаясь подойти ближе.
- Я уезжаю!
- Куда?
- В Питер!
- Когда?
- Завтра!
- Навсегда, что ли?
- Похоже, что навсегда...
Он молчал.
- Ну, пока? - она улыбнулась.
- Да, пожалуй...
... Он бросал, ее бросали. Переезды. Гражданские браки, мужчины, домашние, как пироги, разводы, милые и душевные.  Одним словом, они повзрослели и были по-своему счастливы, стараясь не вспоминать о прошлом.  И все-таки, среди этой домашней пыли прошлое нет-нет, да напоминало о себе старыми кассетами их разговоров, знакомыми всем ее знакомым и от того переставшими быть личными. И черт бы побрал ту кассету, ту "стихию", в которой ее уже не было, где знакомый  голос, сотни интонаций, тысячи подтекстов, читает шутливое стихотворение, четыре строки, написанные между прочим и зачитанные невзначай, когда-то очень давно.
                Но есть неделимые звенья:
                Есть девушка Света,
                Есть юноша Костя,
                Есть Стаховский Евгений.