Ubi Bene, Ibi Patria

***

прототип в махровом шарфе
променявший скляр на вектор
мы с тобой посидим в кафе
прикорнЈм воробьи на ветках

кислой брагой пахнут ларьки
спит гуляка еЈ отведав
и качаются как буйки
светофоры недалеки
на волнах городских рассветов

с похождений ночных домой
возвращаясь косым под утро
это августин милый мой
в захламлЈнной подклети утлой
за окном ля-ля тополя
из анналов родной природы
не вспахать сознанья поля
и штурвал моего корабля
держит юнга седобородый 

было было в стЈклах тоски
колебанье прощальных бликов
пассажира трясло в такси
на ухабах улицы Бликер
были где-то мои друзья
до зари впопыхах снимались
устроеньем житья-бытья
для духовного вторсырья
с упоением занимались

не хочу ни о чЈм грустить
устаканится всЈ что будет
(если надо воду мутить
нам еЈ за бесплатно мутят)
черноморский певец Назон
разовьЈт во мне дар разлуки
и пройдЈт неживой сезон
и вернутся в гавань фелуги

расцветЈт в саду резеда
выйдет кот с большими усами
и не будет моя звезда
об ушедшем от нас навсегда
лучшей памяти чем мы сами



***

Где хорошо, там родина моя,
Где мой ночлег с горошинкой стальною
И к описавшему все остальное
Отсылка: он - сноровистей, чем я.

Где хорошо, там, родина, расти,
Провинциальная аляповатость
В домах, куда меня водили сватать
К синицам, застарь чахнущим в горсти.

Где хорошо? Гора Адирондак:
Сухие тени облаков бегущих,
Сметанный сгусток снега в певчей гуще,
Где хорошо… Все это ерунда.

В чужом саду смородина моя.
Пойдешь с лукошком, попадешь в ловушку.
Но вырвись из пращи, мой ангел ушлый:
Где хорошо, там неприкаян я.



Бруклинский госпиталь

Простывшее время бесснежно
на паперти полупустой
и посвист дворово-манежный
и рокот зимы холостой.
Больничная интернатура,
где ночью  один на один
с измеренной температурой,
с рецептом на белибердин
господствует медик солидный,
заранее зная, когда
оформить себе инвалидность
пожалует тЈща сюда.

Есть совы в лесу и в народе.
Я сам не последний из них.
И был мне сородича вроде
дежурный в палатах ночных.
Сквозил формалин из подсобки.
Туземец листал "Крокодил".
Студент неестественно робкий
четырежды в нужник ходил.

Очнись, улыбнись, друг мой старый
с термометром между зубов.
Несут Ариадне в подарок
надЈжный кошачий клубок.

А снег, как в той сказке, просеян
сквозь сито. Сугробы встают.
Работать сегодня Тесею
лопатой, беречь свой уют.
Пернатым выпрашивать корма,
а мне ворковать на краю
зимы, словно марля, покорно
впитавшей безбытность мою.



Гудзонские Куплеты

Постою на улице, покурю.
Пусть в карманах кожанки по нулю.
Пусть на убыль в банке локальном счет.
Улица холодная. Что еще?

Медицинских знаний неполный свод.
"Риновирус в капсуле".
Перевод:
Раздают по карточкам сквозняки
Продавцы катаров окрест реки.
А река, как сыворотка, к утру.
А звезда вчерашняя - тусклый трут.
Я звезду погасшую докурю,
Запущу окурком ее в зарю.

Постою на улице смутных лет.
Вспомню слово детское: "пистолет".
Пистолетик, ласточка на катке,
На коньке, скрежещущем по реке.
А река, как наволочка, к утру.
Я не помню, где и когда умру.

В честь кого-то названа улица,
Не Улисса, так хоть Маргулиса,
Гражданина в сереньком котелке,
С удочкой спускавшегося к реке.
А река, простужена на ветру,
Не дождется суженого к утру.




***

Вот утро в Северном Гарлеме.
От кирпича до кирпича -
Архитектура поколений,
Архитектура без начал.

Спорхни с карболовой площадки
На оторопь теней в саду.
Гарлем опасный, мир нещадный,
В засохших струпьях виадук.

И вот, как нежный змей воздушный,
Запущен в просинь над стеной
Рассвет, с зевотой равнодушной
Присматривающий за мной.

Звенит звоночек среднешкольный;
Звонит к заутрене дьячок,
Но прикусила колокольня
Набата медный язычок.

И вспомнится одна молитва
(смотри дежурный часослов)
Слюнявому космополиту -
Куда нас, Боже, занесло?
И кто за нами наблюдает -
Гарлем, ощерившийся кот,
Которому надоедает
Лакать из блюдца молоко,
Мурлыкать что-то из Армстронга,
Буянить с муркой по ночам,
А утром отходить в сторонку
К дворам, к ошметкам, к кирпичам…



Манхеттенская Колыбельная

Дремлет тень на подоконнике,
глупый чЈртик, долгопят.
В недоеденном свекольнике
две ресницы полуспят.
ЧЈрной зыбкой ночь качается
с погремушками планет.
Нету повода печалиться,
да и радоваться - нет.
Только белым - пар ли, парус ли -
в окнах высветлена тьма.
Сквозь дождей густые заросли -
в мокром шелесте дома.
Только наледь  тЈмно-сизая,
только в ходиках "дин-дон" --
отзвук времени нанизанный
на упругий камертон.



***

Юбилейный венок голубей на сухом пятачке.
Партитура дверей в продуваемой гарью квартире.
Если это - урок, нас уже вызывали к доске,
Подсказали ответ и со смены второй отпустили.

У высотки на улице Мэйпл, как маленький паж,
Умудренный застенчивой  памятью школьных линеек,
Ты - частица распада, виновник житейских пропаж,
Коченеешь внутри и вокруг тебя все коченеет.

Не в безоблачном детстве, а там, где твои облака,
Как отары античных божеств, над землей проплывают,
Одноклассник Джим Роберт, как мастер валять дурака,
В них кидается галькой и -  диво! - почти задевает.

Вот монетка в ладошку. Взгляни на меня, уходя,
Персонаж всякой первой главы,  испытавший досрочно
Одиночество, как притупленное чувство дождя,
Выпадающего за окном в тихий час неурочный.

Твой пароль - лишь команда к отплытью, которую ждет
Пароход, закипевший у пирса, прощаясь с тобою.
И, безмозглый философ, ты понял, что время идет.
Кто-то за руку время ведет, стиснув руку до боли.

А мидвестернский сверстник Джим Роберт по кличке "хомяк",
Посвящавший субботы развитию тело в спортзале,
Марширует по жизни, почти никому не хамя,
Программист или врач или - что там еще предсказали…

У высотки на улице Мэйпл в начале пути
Шумный праздник готов перейти в затяжную сиесту.
Только этот прожиточный минимум стоит спасти,
Этой ранней весны городской крепкий запах в подъездах.
 
Как под вечер в Чикаго майоликовой бирюзой
Небосвод на цементные блоки с дождем полиняет,
Как седой чародей дребезжит допотопной фрезой,
Как меняется все, что уже ничего не меняет…

ї Стесин А.М.