Любовь это слово?

Холодный прибрежный воздух теребил мокрый песок, до которого не могла добраться осенняя черная волна. Песчинки под натиском холодного ветра вылетали из холмиков. И поднимаясь в воздух, осыпались на пожухлую траву, как осколки разбитого стекла. Черный воздух окутывал их своими руками, и теребил еще не опавшие сухие листочки. Затем ветер стремительно поднимался по склону крутого берега, на самую кручу, подтачивая остроту его граней. И вылетая наверх, гулял среди желтой скошенной травы. В черном осеннем вечере цвет ее был совсем неразличим, его лишь можно было уловить по угасающему, в последних сполохах солнца, запаху.
Свет фар внезапно выхватил неровный, словно спина старого верблюда и покрытый клочками травяной шерсти, берег. Машина сделала последний разворот и остановилась у самого края обрыва.
Из машины вышли двое и хлопнув дверцами, стали смотреть на колышущуюся лунную дорожку. Она пролегла от крутого песчаного берега, на котором они стояли, к противоположному покрытому осенней листвой и нежно баюкающему спящие деревья. Дорожка была настолько ярка и отчетлива, что казалось один шаг и они смогут ступить на нее. И пойти по ней, взявшись за руки. Но этого никогда не произойдет. Потому что, люди не умеют ходить по холодной черной и осенней воде, освещенной лунным светом.
В мрачном ноябрьском небе над ними, в этот момент пролетал черный хромой ворон. Даже очень сильно прищурив глаза нельзя было разглядеть его. Но лишь прислушавшись, можно было уловить слухом низкие звуки взмахов его мощных крыльев. Он был одинок, но не один. На далеком мшистом берегу, отдыхали его сородичи, с которыми он вырос и окреп. Он летел не думая о том, - ждут его или нет. Инстинкт самосохранения и чувство коллективизма были сильнее, чем эволюционное развитие его мыслительного аппарата.
- Я вам нравлюсь, господин Бунша? – тихо произнесла она. Ёе нежные губы не вздрогнули, а щеки запылали румянцем. В темноте можно было лишь осязать тепло, но не цвет. Но карие глаза, собрали в своей глубине маленькие далекие звезды.
- Я нравлюсь вам? – повторила она свой вопрос, подчеркивая нетерпеливость ожидания ответа. Мрамор ее пальцев обдал холодком и свежестью запястья господина Бунши.
- Да – изумленно произнес он в ответ. Бунша не был туг на ухо и отчетливо слышал вопрос. Но его задержка была вызвана лишь тем, что он погрузился в глубокие размышления по поводу своих чувств к Желтой Розе.
«Она мне нравится, но почему я тогда не испытываю к ней Любви?! Ведь когда мы встретились впервые, я испугался, что могу влюбиться в это замечательное создание по имени Желтая Роза. Но почему же сейчас – (испытывая к ней глубокую симпатию, трепет, уважение и искреннее сексуальное влечение), я не люблю ее? Почему я писал стихи для нее, а сейчас не могу создать даже строчки? Но почему я не хочу ее обманывать? А быть честным и откровенным, если это даже не приятно для нее».
Пронизывающий ветер растрепал ее черные и густые волосы. Но в темноте можно было лишь ощущать, как они источают томительный сладковатый запах. И касаясь губ и ресниц, пытаются окутать своими упругими щупальцами.
«У нее очень красивые и приятные волосы» - подумал Бунша, обнимая талию Желтой Розы. И вдруг темноту холодного вечера рассекла вспышка прикосновения ее волнующих губ. От кончиков ушей по всему телу разбежались муравьи.
«Почему же мне так хочется целовать ее?». Целовать, погружаясь в бесконечную пропасть нежности и ласк.
Он аккуратно прикоснулся к ее лицу руками и стал целовать теплые и невидимые губы.
Плоть не может получать удовольствие от осязания другой плоти. Лишь флюиды проникающие в сердце и неосознанно разлетающиеся по всему существу, могут доставить незабываемые впечатления и оставить в памяти соленый привкус маленьких холодных капелек, стекающих по щекам…
- Я не люблю тебя, - нервно произнес господин Бунша, комкая слова и пытаясь уловить край дороги через мутные линзы глаз. В горле встал сухой ком из колючего войлока. И сколько он не пытался проглотить его, получались только непонятные звуки и фразы, не связанные между собой логической нитью.
…Желтая Роза ушла, не сказав ни слова. Она не ругалась, не плакала, не упрекала в цинизме и подлости. А просто ушла. И черный занавес, промозглого осеннего вечера опустился за ней. Он опустился безмолвно, не оставив на черном бархате ни единой точки света, ни отзвуков лунного сияния, ни осколков разбитых звезд.
Бунша обнял голову руками и погрузился в бесконечные странствия по запутанным лабиринтам своего сознания.