Маме
Кричали февралем колонки во дворе.
О том что грянет гром - и не заметишь,
Любимого встречая на заре.
О том как тяжело быть просто птицей,
Лететь на хрупких крыльях в никуда,
Гореть, собой сдвигая тьмы границы.
И быть одной когда пришла беда.
А ты лежала тихо и бесшумно,
Под крик и плач, беззвучное "прости".
Спускалась ночь хозяйкою безлунной.
И подняли, в последний раз нести.
И ты сказала: "Сердце не остыло".
Я вздрогнула... Лишь записи слова.
Замолкла песнь, громадой положила
На плечи тело мертвое судьба.
В последний раз, а помнишь как носили?
Как билась жизнь и как друзья цвели?
Все кончилось, лишь, ноги пересилив,
Бреду в немой асфальтовой пыли.
Потом ночами вскакивая: "Мама?!",
Но тихо в смежной комнате пустой.
И рассмеюсь над гулким словом "Драма"
Не знающих, кто шел тогда со мной.
Прости, не различила я тогда
В больничном коридоре даму в черном.
Пожалуйста!! Не знала что беда -
То смерть минуты ждет своей в приемной.
А голос твой серебряный звучит,
Мне оставляя проклятый сестерций.
Не слышать песни, не читать стихи,
С тех пор они зубами скалят в сердце.
. . . . . . . .
Три срока отсчитали уж года
И радости, и боли, и печали.
Перед глазами двор в часы когда
Вас с августом навеки обвенчали.
Свидетельство о публикации №101110200139