Но ты не придешь

Мы встретились нечаянно в апреле,
А в мае закружилась голова.
По вечерам все три свечи горели,
И путались в их пламени слова.

Мы мяли простыней сухие стебли,
Мы падали в раскаянья снега.
Фонарь заблудший сквозь ночные дебри
Не раз подмигивал и корчил нам рога.

Я чуда ждал — оно не приходило,
Но даже без него наш пьяный сон
Хватал за горло, отнимая силы
И выжимая сладкий тяжкий стон.

Все шло к беде; сапожки, платья, шляпки
Роились где-то в гиблой полутьме.
А мы любили шумно, без оглядки,
И грезили, и пенились в вине.

Холодных кружев ширились сугробы,
Завистливые выли зеркала.
И наши ненасытные утробы
Шальная страсть наполнить не могла.

Сквозь пыль и кляксы луж я гнал свой голос,
Но видел, что все дальше ухожу...
Я мчусь и знаю: солнце раскололось
И выцвело, набросив паранджу.

Твой мир захлопнул крышку пианино,
И выхватить я пальцы не успел,
И крик, войдя в кошмарные руины,
Смирился с воплем музыки и пел.

И первый миг знакомства рокового
Я проклял ровно десять тысяч раз.
Твои портреты снова жег и снова,
Чтобы забыть цвет губ, волос и глаз.

Проходит дождь, приходит и прозренье.
Измены жутким вьются ручейком.
Обман сквозит порочной тонкой тенью,
А ты — как ангел, принятый тайком.

Лгала ты долго, чисто и умело.
Я хитростей твоих не замечал,
Давал тебе все то, что ты хотела,
И думал: вот начало всех начал.

... Ты снилась и с фонтанами оргазма
Взмывала к голубому потолку.
В обличьях ты была разнообразна,
Но не в словах, ложащихся в строку.

Ты — жуткая богиня и колдунья,
Твоей груди все чувствую тепло.
Но в скорбное глухое полнолунье
Я тронул тень — и лопнуло стекло.

Святое для двоих ты растоптала
И смяла мои скромные цветы.
Но этого тебе казалось мало,
И когти распустила злобно ты.

А я сидел, сжигая письма хмуро
И прячась за последнюю свечу:
Ведь если завтра ты придешь понуро,
Я все тебе до капельки прощу.