Художник

Из последнего сна все являлись беспечные лица
И желаний фольгу расправляли на теплом ветру.
Их отчетливый цвет никогда уж теперь не приснится,
Как не будет в тени отдыхать рыжий кот поутру.

Жалко мирных тихонь: против них даже собственный ужас
И естественный взгляд на привычный порядок вещей.
Но не больно за то, что исчезнет, предгибельно тужась,
Пусть и было б, о чем вспоминать, избегая ночей...

Это ждешь, как удар; привыкаешь терпеть до минуты,
Когда взмах топора вгонит  свист во все щели и рты.
А потом ровный шум возвратит состояние смуты,
И одна лишь земля, может, вздрогнет от той суеты.

Все утихло, что дождь, не оставив следов и желаний.
Но лицо... Ведь оно где-то видит себя в зеркалах.
Ты одна или нет — все равно тех любовных посланий
Череда прервалась, затерявшись в незримых мирах.

Ты мечтала дарить только лучшее мне, забывая,
Что лишаешь меня остального, наивно хваля.
И, наверное, я пренебрег светом тесного рая
Ради воли, мечты и шершавого круга руля.

Пренебрег — ну и что? И зачем эти бурные сцены,
Беспокойство, тоска и манящая боль в темноте?
Я бежал и хотел, чтоб никто не вскрывал себе вены —
И особенно — ты, та, что вечно ждала на холсте.

Мне не больно, поверь, от стыда твоего и погони.
Я не буду стенать и метаться в горячем поту.
И утонут во мгле без меня расписные вагоны,
Отмеряя столбы и не требуя верить в мечту.

Без тебя так легко, будто все в одночасье свалилось...
Слышу пение птиц и шуршание сладких стрекоз.
Если б раньше понять, как чужда твоя мнимая милость!
Но не поздно и так — и ничто не летит под откос.

Я тебя победил. И во сне не зову твое имя,
А лицо — пропадет, растворится твой голос в молве.
Все холсты разорву на куски Одиночества —  с ним я
Буду долго бродить по высокой холодной траве.