Евангелие от центуриона

Хворая от попоек, гнева и сисястых шлюх,
Щетинился багряной смоквой в огненной оправе…
Сыздетства бит и лют от оплеух,
Доколе в пепле и мече не утвердился правил.
На спату  вдетый  птицей юных лет:
С тем, свыкся видеть смерть,
как непреложность мира.
На месиве боёв слагал былин напев,
Рубцами бурых ран звучала марса лира.
Накрасом слов моллюск пурпурясь рдел приказ,
Тараном на челе, сверх крепостной тычины:
«Распять для устрашенья, на заказ,
Троих из черни, дабы… нет причине!»
Деканы гаркнули, как вздыбились кресты,
Натяги струн веревочных в медь бицепсов звенели.
Калиги  – землю трамбовали счупав каждый стык.
Единым телом – палачи пыхтели.
Заладился почин и любовался глаз,
Искрясь задорно вкладом праведного пота:
«Кабы ни дождик давеча и склязь,
Ещё бы поработать для кого-то?»
Вот и покинуты мятежники, на крыжах  умирать,
Как под смоковницей и тряпки поделили.
Солдату до поживы не чурать,
Стакан с тессерами  поочередно крыли.
За сбросом сброс сиял на лицах хварр ,
Вчуже мрачнел отвергнутый от солнышка удачи.
Скакало заинькой.
тар-та та-та та-тар.
Истертые монеты звякали, не делая богаче.
Замызганный кувшин сочил прокисший пар
Харлужного  вина свинцового на вкус.
Хмельной азарт сквозь мутный перегар,
Стрекалом жалил тысячи медуз.
Так мерно и легко коловращался диск
Раз чей-то вопль ломался вдалеке.
И древний храм как черный обелиск,
Как ловчий сокол на охотничьей руке,
Рвал небо на кровавые куски.
И разбрелись как овцы облака,
То сердце одичало от тоски
Так нежно, словно прячась, плакал Каин.
Рожок Исиды незаметно промелькнул,
Ливийский ветер лёг на корабли.
А бог болел зачать, глотая слабину,
И только дух язвил, с обиды замолив.
Смерть не приходит, терпеливо ждёт,
Безмолвно как с войны старуха-мать
Всех сыновей. Губами сухо трёт,
Чего ей не дано пережевать.
Как долго нам скрываться в суете,
Когда-нибудь потом у очага
Настигнет и напомнит чья-то тень,
Что в небесах, ты породил врага
В тот самый час, когда твой первый крик
Был оглашен на памятной земле,
Святой огонь и светозарный лик, 
На гнев и горе, осудили встать с колен…
Кипит в амонге  кровь, резвится акинак ,
Хмельные скифы рубятся с плеча.
Самат Пандира  с пеною у рта,
Бросается стремительно урча.
В мольбе вознемленным
не индаль как слепой
С притвор изъеденных посеребренных век,
Центурион змею
поправ насклизь стопой
Из седины исторг:
«се ЧЕЛОВЕК».