Два странствия

Он странником отправился когда-то
Из деревень, где варят терпкий сыр,
Дорогою, где шаг дробят солдаты,
В огромный Рим, что ныне значит «мир».

Путь раскрывался перед ним, и веял
Горячий бриз сквозь пение цикад,
И в ярком небе черный ястреб реял
Над дымкою, где горы чуть сквозят.

И он вошел в высокие ворота
Из сельской синеглазой тишины,
И шуму города внимал, где что-то
Кричал погонщик, и, утомлены,

Волы свою арбу тащили сонно,
И мальчиков играли голоса
В колодцах улиц, звонких и бездонных,
Взмывая под тугие небеса.

Под парусом ли  золотой триеры
Приплыли эти  синие, как день,
Покровы для носилок? Всякой веры
Торговцы здесь раскидывают сень.

А целых улиц душное дыханье,
Где темных роз охапки продают
И в камнях спрятанные притиранья,
И птицы в  клетках по стенам поют?

Все оглушительнее, все страшнее
Врывался город в уши, и звенел,
И звал, грозясь, и окликал нежнее,
Чем кто-либо когда-либо сумел.

Лишь сжать виски – и гаснущего лета
Ловить и зов, и скрытую печаль.
Свой слух слепца и зрение поэта
Готовя, словно чистую скрижаль.

***
 
Когда по улицам бредешь под вечер,
Не чувствуя усталости своей,
А солнце в галереи стрелы мечет
Под возгласы играющих детей,

Когда ты смотришь в небо, где парящий
Высоко стриж вычерчивает знак,
Ты чувствуешь – и не ища, обрящешь
То, что назвать  не можешь ты никак:

Неуловимый, словно облик мысли
Растет надел, неведомый тебе;
Свой путь земной разведай и расчисли,
Заранее дивясь своей судьбе –

Авгур, ты знаешь: это невозможно,
Пусть кружит ястреб слева или стриж –
Нет для богов решений непреложных
И ты не с ними нынче говоришь…

Не как закон, чеканенный на меди,
Их воля – но как золотистый дым
Над жертвенником, полным тучной снеди, -
Изменчив, тонок и неисследим…

Не пышных роз над пологом цветенье,
Не пиршественных аромат венков,
Не речь на площади, не отдых в отдаленье
От города на вилле средь ручьев –

Лишь то, что в сердце запечетлеваешь,
То, что тебе пришлось перестрадать, -
Что сам, в душе лелея, постигаешь –
Что может лишь безумие отнять…

***
 
И снова странствие. Одно оно напомнит
О юноше, все шедшем босиком,
О крике ястреба, об этом небе темном,
Пропитанном божественным огнем.

Лишь небо юга в полдень так синеет,
Лишь там горит луженый небосвод
Жаровней с углями, - а камень так белеет,
Что станет солнцем, кажется, вот-вот.

Взойдешь на гору, и лесок сосновый
Расступится над ярусом камней,
Над жухлой зеленью, над ласточкой, готовой
Сорваться в путь с приступочки своей…

Внизу, среди агав, над светлой дымкой –
Смотри – стрижи то дрогнут, то черкнут,
Гоняясь за каким-то невидимкой,
И режут крыльями, и воздух спешно шьют…

С проворством птицы сердце затрепещет,
И ты увидишь – чаша из кости,
Долина древняя, хранит свой воздух вещий,
Петляющие лентами пути…

Ты спустишься  и вновь взойдешь на гору,
И старый храм возникнет, золотой
И яркой глыбой предстающий взору.
Ты любопытен, как любой другой…

Перед тобою город распахнулся,
Закат спустился. Полоса над ним
Горит прозрачная, и ты очнулся:
Вот-вот прибудем в Иерусалим.