Бег

От обрыва над пропастью начал я бег.
Так давно‚ что не помню ни часа‚ ни дня.
По бестравным лугам‚ руслам высохших рек‚
лабиринтам тропинок мотало меня.
Я бежал вдоль околиц пустых деревень‚
где в колодезных шахтах лишь донья в пыли‚
и покатые крыши домов набекрень
завалились‚ краями касаясь земли.

А в сетях мегаполисов славный улов.
В оглушительный вой превращенная речь.
Миллионы голов миллионами ртов
жадно воздух хватали и падали с плеч.
И паденье ракет разрывало предел
злодеяний и горя. Багровым дождем
выпадали куски человеческих тел
вперемежку с железом‚ бетоном, стеклом.
Этот дождь не щадил никого под собой.
Им повсюду насквозь пропиталась земля.
Там‚ в одном общем склепе‚ жизнь значила боль.
Там‚ под грудой развалин‚ раздавленный я.

Можно ль это постичь, можно ли воспринять
мир‚ в котором под сводом слепящих огней‚
на речном берегу полуголая мать‚
обезумев, баюкала мертвых детей?

Этот мир растворен, как истлевшая нить.
Он себе – антипод, он исчерпан дотла.
Только Солнце еще продолжало светить               
да взывали к молению колокола.
Оглушенный звонарь‚ ты звони - не звони‚
на взрыхленном песке оборвались следы.
Не откликнусь на звон. В эти черные дни
утопили меня в мутной толще воды.

Может, вскоре и этот дубль браком признав,
главный наш Режиссер зло скомандует:"Стоп!"
и планета, презревшая высший устав‚
на столетья погрузится в новый Потоп.

По дороге надежду с мечтой схоронив‚
приближался к черте, знаменующей век.               
А черта превратилась в тот самый обрыв‚
от которого начал я долгий свой бег.

Значит, финиш средь эха ревущих камней?
Значит, здесь пролегает последняя пядь?

Нет! С другими стократ умиравшему мне
надоело терпеть, выжидатъ, умирать!
И не будет вовеки прощенья тому‚
кто меня убивал. Не надейся, мой враг,
что сейчас отдышусь, крепко веки сожму,
чтобы сделать последний в скитаниях шаг.
И взрасту я колосьями желтых полей,
и взлечу гордым фениксом в синюю высь.
Над прекрасной землей желто-синей моей
Режиссер даст команду одну: «Возродись!»