Скучал на перроне и щупал лады...

Скучал на перроне и щупал лады,
дежуря ногой свой дорожный баул,
часы коротая... О рельсовый стык
дробился вокзальных динамиков гул…

Транзитный, я впал в летаргический сон
от летнего полдня — до проводницы,
которая выйдет ко мне на перрон
и снизойдет — взять с собой согласится.

А мимо меня суетился народ,
тюки волоча на колёсиках хлипких.
Я видел на лицах проблем их налёт  —
в них редко мои отражались улыбки.

Вдруг — дама! Она — не от мира сего.
ресницами хлопнув, пред мною застыла;
гитара сыграла моя тетивой,
и сердце стрелою к скамье пригвоздило.

Она испросила: Не буду ль я добр?
Я ей отвечал: Разумеется, буду!
Поправив тогда головной свой убор,
она на мешков указала мне груду.

Машина, — сказала, — стоит за углом,
мол, надо спешить, ибо времени нету,
она подмигнула: «Об этом потом…»  —
и упорхнула, попутная ветру.

Я — встать, а — никак! Пригвождённый к скамье
стрелою Амура, сижу по сей день я
на том полустанке треклятом. И мне
осточертело это сиденье!..

Которое в сущности — счастье моё,
хотя б потому, что мешки те унесший,
попался с поличным и осужден
за бандитизм и грабёж в зарубежье…