Последний суд

В одной стране, мне неизвестной,
Правитель гордый заправлял.
Ему был чужд Отец Небесный
И всякий, кто о нем вещал.

"Зачем мне Бог? - твердил правитель -
Я сам и царь ... и божество,
Что мне какой-то небожитель?
Я на земле веду родство.

Я ныне свят огнем и сталью,
А не молитвой и крестом.
Себя над миром я поставлю,
И возвеличу, и прославлю,
Не беспокоясь, что потом..."

И, возомнив себя владыкой
Всех дальних стран, царей, племен,
Во злобе лютой, многоликой
На мир пошел войною он.

Гремели дробью барабаны -
Предвестники смертельных битв.
Уж скоро вступит "гость" незванный
В обитель братства и молитв.

И он вступил... как сто несчастий,
Как тысяча тревог и бед.
Все покорялись его власти,
Бросая брань ему вослед.

Лишь тот, кто в злобе был воспитан,
Кому порок прослыл за честь,
Кто духом мести был пропитан,
Кому сродни и ложь, и лесть,

Как будто драные шакалы
Все пресмыкались пред царем.
И что же... Новые вассалы
Своих собратьев жгли огнем.

Уж сколько кровушки народной
Впитала матушка-земля,
Уж сколько рати благородной
Почило там? Не знаю я...

Три с половиной года небо
Не зрело стай свободных птиц.
Земля без влаги, люд без хлеба,
И все рассветы без зарниц.

Одна лишь тьма вокруг царила,
И ангел смерти был при ней.
Все умертвила злая сила.
Одна всеобщая могила
Осталась от цветущих дней.

Давно устав от битвы ратной,
Насилья и кровавых дел,
Царь в ножны спрятал меч булатный
И путь держал уж в свой удел.

Немало дней безбожник бравый
Топтал чужой и кров, и дол.
К границам собственной державы
Своих апостолов он вел.

И вот столица распахнула
Царю дубовые врата.
Его судьба не обманула,
Во славе вновь он вхож сюда.

...

Был пир. Текли рекою вина,
От яств ломился царский стол.
Но где-то плакала чужбина,
И кто-то смерть бы предпочел

Той жизни, что вольна лишь в песнях,
В стихах свободного творца.
В неволе жизнь тому чудесна,
Кто пьет сей мир из глаз слепца.

Но и слепцу порой охота
Наш мир по-дружески обнять,
Поцеловать, пощупать что-то,
Всему земному созерцать.

Но разве кесарь тот внимает
Слезам и скорби матерей?
В свой храм души ли принимает
Молитвы старцев и детей?

Зачем ему молитвы эти?
Он сам и царь, и божество,
Ему противен небожитель,
Он на земле ведет родство.

С вином царь кубок поднимает
И за достоинства свои
Его до дна он выпивает,
Добра не знавший и любви.

Но вдруг старик к царю подходит
И речи дерзкие ведет.
Никто со старца глаз не сводит,
Ни кесарь пьяный, ни народ.

- О, кесарь! Ты - хулитель Бога!
Он людям дал любовь и свет.
Уж нелегка к нему дорога,
Иной дороги просто нет.

Не знал ты к людям состраданья,
Мольбам плачевным не внимал
И никому свои страданья
В любви и дружбе не вверял.

Твое величье так ничтожно
Пред чистотою Херувим.
Быть выше Бога невозможно,
Лишь Сатана сравнится с ним.

Да тот, отвергнутый, гонимый,
Блиставший средь святых светил,
Отцом рожденный и любимый,
И он во истину любил.

Ни в злобе, ни в делах жестоких
Он утешений не искал.
Средь грешных, падших, одиноких
Отца в молитвах вспоминал.

А ты, о кесарь, ради славы
Убийцей стал и палачом.
Ты убиваешь для забавы,
И Сатана здесь не причем.

Так будь же проклят небесами,
И падшим ангелом во век,
И материнскими слезами,
И тем, чье имя - Человек!

...

Порою, Бога принимая,
В душе мы держим Сатану.
И нами злость овладевает,
И радость сердца затмевает,
Мы во грехе идем ко дну.

А если Бог нас отвергает,
Безбожие из наших уст
На Сатану виной слетает,
Мол, бес украл остатки чувств,

Мол, бес попутал по незнанью,
Хоть зло вершили только мы.
И в этом ищем оправданья,
Боясь суда или тюрьмы.

К чему на силы неземные
Своим злословием грешить?
Давно тем силам мы - чужие,
Лишь нам без них невмочь прожить!