Из Голубиной книги

1.
До седин ноября
у любви карантин
я же знал "что один..."

Белый снег на дворе.
Будто кто досадил...
Досидим...

до запёкшихся ссадин
на горле зари.
Где твои снегири?

До рубцующих льдин
рану черной реки,
- ты теперь нелюдим.

Фотография блеклая
взгляд бередит,
встречи как рецдив,

что ж, бреди
меж сугробов медвежьих хребтин,
никого впереди.

Где твои облака?
- Всё в бегах, да в бегах -
к небесам в балаган.

Чем приятен декабрь -
темой белых гардин,
и она далека...

2.

Я губами поймаю
ладони твои,
где они...

Тонет город в снегу.
Как желты в нем огни.
Где тебя он таит?

Помнишь, в мае Москву,
лебедей на воде?
Нас они не зовут...

Не того я хотел,
не туда глядел,
и запомнил в пруду листву.

Будто тащат по нервам,
по кости грудной
в канифольной пыльце - визг,

погляди - побудь -
- посиди со мной -
- раздражённым ртом обернись.

Ах, ты ласковая ласточка,
крылья - вширь?
Мои перья дыбом встают,

подыши со мной,
дай положить
лоб на лёгкую жизнь твою.

Как цыганит скрипач
и поёт гобой
надо мной и тобой воздев

локтевой сустав,
пиджак разорвав,
растекаясь лицом в воде.

3.

Помнишь, утренний свет,
зернистый экран.
Нас с тобой под землёй трясёт.

Мрамор пишет разводы,
пастушек канкан,
и старуха сметает сор.

Незабудки
пришлось из палаты убрать -
даже этот запах саднил.

По бульварам кружили
как белки с утра
и на Пятницкой были одни.

Там китайский запах
в диванах жил,
и текла в сундучке Ян Цзы,

я в страну блаженных
тоже поплыл,
бросив в жёлтую воду часы.

Помнишь, мостик как бровь
изогнулся дугой,
дальше в поле - ивняк и ручей,

и у самой дороги
нашли мы другой,
где на вязах огромные гнёзда грачей.

....................................

Плёнка в дыме белом бежит,
кадры слиплись в сплошной свист,
еле слышный в уличной давке.

Я смотрю на экран -
стрекочет жизнь,
как кузнечик, которого держат за лапки.