была проститутка, рыбаки, пару плотников

                оле
Часть первая.
Была проститутка, рыбаки, пару плотников,
Все простые люди, деревня – и проч.
Все живые люди, проникающий в вечность через быт,
Говорящие простым языком.
Теперь – философия, религия, святость.
Почему он не водился с умными, начитанными, просвещенными?..
И Пушкин черпал вдохновение в задоре.
И Чехов посещал желтые дома.
Тулуз – тот и вовсе пропал там.
Гог и водка.
Другие – там же.
И мы, злостные почитатели,
Стремимся из жизни сделать литературу,
Из песни – симфонию,
Из душевного – правило.
Налакированные ботинки,
Ватник теплый,
Бабочка – и прочие принадлежности стеклянного света.
Убиваем, сдавливаем тисками до плоскости,
Делаем гербарий, спиртуем детей.
Живого народа боимся –
Там грязь и болото.
Описание быта –
Сплошная зевота.
Все вышло оттуда:
Тюрьмы, порнография, сифилис, матерщина.
Они ближе в своем крушении с расстегнутыми штанами – к жизни,
Чем мы, полоскающие ноги в теплой ванночке со сборником стишков в накрахмаленных ручках.
Дети их – изучают мать в ванне: мама это что?
Они прозорливей, умнее: они умеют курить, грызть стенку зубами.
А мы, как огонь: "не шутите с нами!"
Опротивело до боли в животе, в днище своем.
Стесняясь, прячем тяжелые ресницы в страницу: здесь написано так!
Книжники и фарисеи – это мы.
Мы – мещане, выращивающие цветы на подоконнике,
Чистящие ботинки зубной щеткой.
У нас будут другие дети! Не как у них!
- Мы – просто делим гены и клеточные ресурсы:
Что может быть лучше руки в перчатке с пинцетом в руке!
Пойти в парк погулять – о делах наших насущных покалякать!
Как будто не было бездомного Хлебникова…
Как будто не было уединившегося Бланшо…
Все возражаем: себя любить – это работа!
Так устаем, что других неохота…
Нюхаем запахи плоти, оправдывая себя по буквам…
Умеем подавлять, блокировать, закрепощать чувства…
Любим, видите ли, птиц в клетках…
Не нравится – устрани причину,
Не надо давить и заваливать илом…
Водки стакан – чище, чем проповедь.
Кто виноват?
Сейчас поищем в книгах, справимся у друзей, у родителей…
Все для вас, мои милые, лестные, не хвалите меня, за такое понимание ваших трудностей…
Ну что ж! Лень тоже стала нашей кровью:
Любим и на деване, и в травке зеленой!
- Не после работы, а после травки, дивана…
Хочется, честное слово, залезть от вас всех в бочку…
Но там уже какой-то сидит, щурится на солнце глазами, губами.
Только нам светит солнце!
Только нам улыбаются картины!
Только нам шепчет голос!
Только мы видим и понимаем!
А я все толкую о своем:
Fuck U…
Talk to U…
Missing U…
Чем не день?
Не утро, не ночь?
Два тела разверзлись цветками –
Есть и религия, и пошлость…
Даже ботаника есть…
А мы все: а вот Достоевский!
А вот Некрасов!
А я думаю: тот же Ален Гинсбург –
Он хотя бы придумал новое использование бутылки из-под колы…
Меня не смущает, что он был голубым.
Вас же не смущает, что Шкловский живал в Берлине,
Или что Маяковский любил Лилю.
Относительность относительна.
Глупость тянет вниз – как свинец на ногах водолаза.
Дверь узка – дай Бог не задеть плечом.
Но мы еще топорщимя: ведь это же мы!
Мы заняты, устаем, приходим поздно, кушаем хлебушек натощак…
Философствуем о болезнях и голоде, вырезаем закладочки,
Складываем одежду перед сном,
Раскладываем постель пред сном,
Перед сном умываемся,
Перед сном мечтаем и говорим.
Вирусов нет – программа работает исправно…
Все сохранили: все письма, все вопросы…
Практически не мутит, уже хорошо…
Снова,
Как несколько лет назад,
Спрашиваю себя:
Где мяуканье черного котенка
Сегодня,
Почившего
Вчерашней ночью?…

Поздняя ночь.




Часть вторая
Снова настала грусть,
Одинокая, прозрачная,
С запахом отсыревших охотничьих спичек.
Я – печатная махина дождливых капель:
Та упала на "тэ", та упала на "ы".
Хочется ли … дальше?
Хочется ли бороться за …?
Хочется ли дарить ее?
Нет бога…
Нет дьявола…
Нет букв…
Меня нет…
Нет вечера…
Нет вчера…
Твои колени, вот, только есть….


Еще позднее.