Следы

***

Браня себя, обиду оброня,
И слов уже почти не замечая,
За рюмкой ностальгического чая
Встречая беспардонность января,

Ты отмечаешь вдруг, что не в цене
Такой зимой изящная словесность.
И даже эфемерная известность
Влачится на провинциальном дне.

Ты шепчешь по-французски наизусть
Какие-то седые мадригалы,
В дыму своей готической сигары
Лелея пиитическую грусть.

***

Глупый город закрыл свою пасть. Этой ночью
Мы с тобой, как два суслика нервно – печальных.
Кто-то в норку – водой, а любовь нашу – в клочья.
И два столбика вдруг навсегда замолчали.

Я подумал, что нужно сейчас отвернуться -
Два воробышка падали, как бы играя.
…Глупый город забыл этим утром проснуться.
Я тебе не сказал, что меня ждет другая.

***

Дельфины ушли в посиневшее грязное море,
А ты обернулась, смешная и грустная. Вскоре
Я буду свободен. Сегодня. Смотрю тебе в линзы.
Ты тянешь меня на песок и снимаешь мне джинсы.

Портвейн слишком крепок, а я оказался грубее.
Не плачь, это просто сентябрь, мы стали глупее,
Не плачь, начиная с конца 90-го года
Всегда очень кстати меня подводила погода.

Пойдем по шоссе. Очень близко мерцающий город.
Какой-то чудак все бормочет, что выдумал голод.
Бродяжка, мне кажется, в дупель пропит и простужен,
А, может, вчера был примерным неискренним мужем.

Вечерняя площадь. Идем мимо парных прохожих.
Здесь пахнет вином и какой-то дешевою кожей.
Девчонка, ты знаешь, они даже слушают Баха.
Собак убивают и мучают кошек от страха.

Помада размазала осень, как пьяница стену,
Сейчас ты закатишь мне, милая, бурную сцену.
Опасливо смотрят на нас буржуазные люди,
Я просто гляжу, как неразвиты юные груди.

Я даже почувствовал: дождь просочился под кожу.
Собачка по улице тащит смешную калошу.
Ну вот. Ты не плачешь, ты только тоскуешь о лете.
Я буду свободен сегодня. Уже на рассвете.

Прощай, этот дождь забирает у лета минуты,
Когда мы придумали наше недолгое чудо.
Дельфины ушли в посиневшее грязное море.
Ты тоже забудешь меня, и, наверное, вскоре.

***

Есть что-то осеннее в Сене...
Листья падают в ад,
Французы гуляют в синем,
Когда закрывают сад.

А русские долго курят,
Мотая петлею шарф.
Вот по осени улиц
Бродягой проходит граф.

Есть что-то в Сене такое...
Французы вряд ли поймут.
Поймут только эти двое,
Что в Сену по листьям бегут.

***

Золотое бесчувствие, лето раскрасила осень.
Цепь стеклянных имен оборвали дожди из тепла.
И качает меня, и куда-то, куда-то уносит:
Я теперь этот лист, и богиня моя умерла.

За дыханием фраз остается лишь реквием лету,
Я последний из тех, кто зачем-то любил угасать.
И увозят в огонь дорогую, смешную карету
Где моя госпожа – и ее невозможно узнать.

Мне теперь все равно, я пою лишь страдания эха,
И не жжет сентябрем в моем сердце как прежде игла.
Но какая печаль, и какая, какая потеха –
Я теперь этот лист, и богиня моя умерла.

***

К нам вновь приехал зоопарк.
Побитый лев закрыл глаза,
А на ресницах будто кокаин – снег.
Тигрица смотрит сквозь людей
На двух влюбленных лебедей,
В которых ребятня бросает хлеб.
К нам вновь приехал зоопарк,
Идет из  клеток желтый пар,
И звери ждут, когда же принесет корм
Больной усталый человек
И пару подберет монет.
И темноту объявит всем фабричный горн.
К нам вновь приехал зоопарк.
И звезды светят сквозь туман.
Волчица лижет серый ком – дочь…
Смотри, малышка, над тобой
Лежит медведицей большой
Такой же странный зоопарк – ночь…

***

Ты смотришь в небо, как бомж в контейнер.
Сигарета дрожит, словно пропеллер
Бросает тебя от севера к югу.
Как будто кто-то увел подругу.

По рельсам идешь дрожащей походкой
И видишь, как ангел бежит за водкой.
Ты выпьешь рюмашку в память о чувствах.
Ведь поезд прошел с характерным хрустом

По ним. Как нищий, ты ищешь хлеба.
Но смотришь не под ноги. Только в небо.
Давай, матерись. И тебе станет проще.
Согнулся дворнягою месяц тощий.

Подумал, что звезды — глаза детишек,
Что скоро родятся, чей срок все ближе.
Конец философии в битой бутылке,
И звезды теперь как в кармане дырки.

Немного помят и малость простужен,
Ты смотришь на небо в осенней луже.


***
 
Ах, какая дождливая скука,
Занебесная грусть Петербурга.
И какие бессонные ночи,
И какие неясные дни…
А меня потянуло на Площадь,
Иль привез меня пьяный извозчик.
Мне седая цыганка пророчит,
Что, быть может, вернусь я в Париж…

А седая цыганка не знает –
Я в Париже прослыл декадэнтом.
Ну и пусть я прославленный дэнди,
Ну и пусть я отъявленный франт…
А моя парижская лэди
Пьет холодное виски и брэнди
И меняет перчатками фрэнди.
Не вернусь я, цыганка, назад.

Но к чему мне тоска Петербурга
И к чему мне бессонные ночи,
И зачем на Дворцовую площадь
Привезла меня пьяная тварь?…
А седая цыганка пророчит
И теперь уже явно порочит,
И снимает колечко…
А, впрочем, пусть снимает. Мне вовсе не жаль.

***

О, гимназистка, моралистка...
Твой вечер тих, твой вечер пуст.
Твой фаворит совсем не близко,
И имя, мягкое для уст
Все повторяется другими.
Балов парижских канитель
Совсем неинтересна в Риме.
Слушок: меняют на шинель
Катулла томик в Петербурге.
Но ты читаешь лишь Готье,
Туша о ночь свои окурки
И думая о красоте
Эмалевидного повесы,
Повесившегося за царя.
О, гимназистка, эти мессы,
Что на исходе февраля,
Лишь приближение осенней
Такой же милой суеты.
В плену у маньеристской лени
Суицидальные мосты.
О, гимназистка, как безличен
Твой мэтр, холодный реалист.
А вечер так же поэтичен,
Как поэтичен белый лист.

***

Она как стингер для вертолета моих желаний.
Теперь я, сбитый с курса, в романтическом падении,
Слегка небритый, с каким-то бренди в стакане,
Пилот - камикадзе, скоро сольюсь со своей тенью.
А, это в общем-то и есть моя цель - "упасть в любовь",
Как говорят недобитые начинки американских Стеллсов.
И пусть обыватели спасают свою буржуазную кровь,
Когда я спикирую на них, как Гастелло на немцев.
Но, впрочем, я вовсе не злой, я такой же дурак,
Как девять из десяти, попавших в любовные сети.
И вот, я уже у земли, я совсем обмяк...
Приписка: "Найден контуженным, вертолет утерян в глобальной Сети"...

***

"...Накинулись прогрызать дыры
                   в эксклюзивном свитере подсознания..."
                                       Ремедиос


Мои пьяные кораблики, бороздящие свитер, как море,
Заливающие ночь тусклым светом, как я ромом -  горе,
Чего вы ищите? Возможно, запах моей несчастной леди.
Так нет ее больше, как и не было никогда на свете.
Вы сильнее любви, мои кораблики, и не боитесь уже нафталина
Для вас мой свитер и моя боль - не более, чем глина,
Из которых вы лепите, как дети, изысканную ностальгию,
А я сижу и индульгирую, рисуя из себя мессию…
Мои пьяные кораблики, бороздящие память, как свитер,
Что рассмотрели вы из того, чего я  не увидел?
Она любовалась моими старомодными башмаками,
А я – ее волосами, сливающимися с облаками.
Ну что же, больно? Ваш вахтенный сбился с курса.
И вам, корабли мои, вовсе не вкусно, а грустно.
Похоже, вы испугались внезапного пьяного стона,
А я лишь сошел с ума, как звезда с небосклона.

 
***

Мы виделись в прошлой жизни, наверное.
Твои стихи в мое сердце, как кислота серная,
Вошли -  и устроили театральное представление.
Мое сознание теперь то ли мертвое, то ли весеннее…
Стихами наполнилось то, что билось в грудине,
И я веселюсь, как лихой медвежонок на льдине,
Которую гонит западный ветер от побережья…
О да, мои чувства к тебе, как ласка медвежья –
Могут прижать к себе до потери пульса…
И я, как ракета крылатая, тихо сбиваюсь с курса…
По буквам твоим, как по звездам, лечу планомерно я...
Встретимся в следующей жизни, наверное.


***
 
Дождь стучит по окну, сердце бьет ему в такт.
Видно, это финал. Наступает антракт
Нашей странной игре…я нахмурил лицо.
Я не Ванька-дурак. Ты – не Сонька Марсо.
Будет долгая ночь – с пивом без сигарет,
За окном – ни души, лишь мерцающий свет
На стекло разольет старый друг-монитор…
Лишь по строчкам ползет романтический вздор.
Жахнем старый коньяк, граммов эдак по сто.
Я – как Ванька-дурак. Ты – как Сонька Марсо.
Больше трех тысяч миль от тебя до меня,
И во мне тайны нет, а в тебе нет огня…
Так и будем играть – через мили и дождь,
У тебя будет сын. У меня будет дочь.
И по лужам судьбы пробежит колесо…
Жил-был Ванька-дурак и мечтал о Марсо.

***

На небоскребе иллюзий сижу и ногами болтаю,
Весело присвистываю далекому собачьему лаю,
Друзья мои, щенятки, я тоже любил легко и честно,
Вот только кого – мне до сих пор неизвестно.
Меня предали? Ну разве можно предать ветер?
Хоть я и скулил, как рыжий потерянный сеттер,
Смешно теперь. Был бы хвост, от души помахал бы,
В голове от свободы сейчас фейерверки и залпы.
На небоскребе смотришь на все удивительно проще.
Думаешь – смыл бы слова и иллюзии свеженький дождь бы!
Ритмика, рифмы…смешно угождать чьим-то вкусам.
Каждый из нас был когда-то и кем-то покусан.
В бедных ворон превращается жалкая злоба…
Вот бы сидеть и любить этот мир с небоскреба.