Трагедия паэта паэма

Constantiner
(1976-2000)
ТРАГЕДИЯ ПАЭТА
(подлинная трагедия)
(не очень длинная)

НАЧАЛО

ПАЭТ:
Я паэт - весёлый люд.
Что ценится в паэте - пьянство, блуд.
Во мне всё есть - и я таков,
свободен пошлой от морали я оков.
Смиренный вряд ли сможет стать паэтом,
паэтому я не смирен.
Я пью - всё мне мало,
и дамы улыбаются мило,
за мной стоит моя известность,
я к дамам применяю властность.
И дамы от меня все без ума,
а поскольку сейчас на улице зима,
то дама сразу берёт меня под ручку,
и в нумера мы удаляемся парочкой.
О, конечно, как великий паэт я порочен,
но пошлой я моралью не испорчен.
Я очарую сразу даму речью,
а после... - лучше промолчу.
Но я не глуп - и с первым встречным
не пью.

Навстречу - прахадимец.
Паэт спакоен, не падаёт и виду,
а прахадимец вдруг даётся диву -
уходит, вкруг кружась спиральными витками.
Заходит в дверь, в которой надпись: "ткани".
Недолго прахадимец так плутал и вился:
зашел в кабак, где кто-то застрелился.

ПАЭТ:
Вот испытанье я прошёл успешно:
ретировался парень спешно,
а мне смешно: не напрягая воли,
я сделал так, как сделать я изволил.
Ведь я паэт, магучий духом -
искуса избежал, не паведя и ухом.

А сейчас, па-видимому, паеду я к дамам.
Оне дадут мне. Оне напоют мне "Агдамом".

Вот удаляясь он идёт,
а навстречу, вихляясь, не то идиот,
не то сумасшедший какой, невзрачный,
попадается втарой встречный.

втарой встречный:
вот нашел я событыльника - ха-ха
вот искал я событыльника - ха-ха
вот нашёл я событыльника - ха-ха
буду пить я с событыльником - ха-ха*
*(Ряд неудачников был ограничен первым:
   я ж не таков-с, не ждите-с, хер вам)

И вот паэта он уводит.
Паэт как бы слепой и ничего не видит.
На небе волнуются ангелы. Небо принимает решение,
не в силах перенесть падение, как реакцию на искушение,
проводника божественной мысли,
которого покинули силы
воли.

И поскольку писал он сугубо бессознательно,
получая готовые тексты свыше,
то решили дать ему Осознание,
чтобы стал он духовно выше.
Ведь прощались ему многие грехи заради
того, что писал он не славы ради,
что писал он сугубо страдая,
и потому не мучали его старые грехи - в качестве дара.

В КАБАКЕ

ПАЭТ:
Пью за рюмкой рюмку -
дай Бог силы в руку,
а иначе как я буду рюмку держать,
а иначе - зачем жить ?

втарой встречный:
Балалаешник, играй.
Буду пестню петь - играй.
Пестню петь в народном духе.
Эй, чесной народ, затыкивай свои ты ухи.

(паёт пративным голоском, паэт вторит)

Баю-бай, мой кал могучий,
мой Байкал.
Счастья среди скал и круч
я искал.
Холод волн твоих степенных,
пыль дорог
дороги, как свежесть пенных
брызг - продрог.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .*
*(и пришло Осознание
   и как столб оно нанизано
   было начертано было написано*

*(далее - без времени
  отвязались у лодки привязи
  отвязались у лодки ремени
  в чистом поле остались витязи
  в чистых мыслях остались умы
  и сыскать число голосам
  что издать попытались мы
  не решился уснувший Сам)

   а после речь полилась)

втарой встречный:
Ась ?!

ПАЭТ:
Когда-то я любил, я был любим.
Моей она была, и всё могло бы быть
не так.
Она любила.
Был я любимым.
Я любил.

(зевнув, он продолжал)

Она забыта,
отчасти, может, из-за быта.
Ведь я паэт. Высокий слог,
палёт высокой мысли - вот моя стихия,
и рифмы я совокуплял, писал стихи я.
Она - любима, я - любим, и всё так мило.
Я улыбался, нас влекло неумолимо.
И нас влекло, влекло, влекло,
и всё текло, текло, текло,
и ротик, ротик, ротик мил,
и на тебе сошёлся клин,
и я паэт, паэт, паэт,
и на тебе сошёлся свет.
И было: спали мы вдвоём.
И было: страсти водоём.
И было: двое голых тел,
и ты хотела, я хотел.
И у нашей любви был прилив и отлив,
я был то строг, то похотлив,
то неумел, то прихотлив,
то неуёмен, то речист
неумно. Грязен был, то чист.
То страсть, и всё внутри сочится,
то - ничего...

Прошло то время, ныне мне
уже не вспомнить. Толком не
припомню лиц, не помню имена:
давно ни прошлого, ни боли, ни меня,
давно уж не испытывал любви
и вряд ли снова слово это испытаю,
я не таю обид, в томленьи чувств не таю:
Всё было так давно. Увы!

втарой встречный:
Да, брат, ты мастер враки врать,
то про любовь, то про кровать,
про эти стоны статных тел:
она хотела - ты пыхтел.

ПАЭТ:
Молчи! Не слышу тех речей.
Спрошу: когда я в горе, чей
взор теперь утешить сможет -
твой, любимая, быть может.
Но что-то у нас такое там случилось,
я даже толком не понял, что произошло,
кто виноват было мне совершенно непонятно,
лишь с Осознанием мне стало всё понятно.
Хоть без любви живу уж триста лет,
но...
Вдруг паэт подносит пистолет
ко лбу. Жмёт на курок -
и бух - на лоб глаза,
на лоб мозги, из глаз слеза -
палучит всяк урок. Уж палучил.
Паэт упал. Паэт пачил.

КАНЕЦ НАЧАЛА

ОДНА ГЛАВА - ХОРОШО


Народ сбирался, изо всех щелей слетаясь.
Уж сплетни поползли, сплетаясь;
как древний камень обрастает мхом,
так рос и сплетен снежный ком.

старуха с кашолкой:
Да знаю я его: распутен,
мог с радости и с горя пить он.
Блудил и пил не зная меры
и с девками терял он время.
Понять нельзя: он молод или стар,
а говорят ещё - мол, был паэтом.
Великим! - говорят потом.
Но застрелился, видно, неспроста.
Палучит всяк урок. Уж палучил.
Паэт упал. Паэт пачил.

Ей вторил встречный хор нестройных голосов:
усатых женщин, юнош без усов.
Прекраснейшая*
   *(дальше - лучше)
           из идиллий:
полезли все, достали, рассудили.
Общественности над паэтом суд -
росою тут не пахнет: ссут.

Народ сбирался, изо всех щелей сползаясь.
Уж страж порядка суетился, злясь,
и приказал всем разойтись: "Нельзя,
мол, не положено, мешаете работе.
Собрались как цыганский табор.
Пропасть ведь могут веские улики.
Вдобавок, шум мешает нам и крики."

Гудела и ерошилась толпа,
кому-то кто-то ноги оттоптал,

карманный вор в карманах шарил,
но тщетно и безрезультатно,
и удалиться попытался тихо, словно тать, но
"Являясь татью, я неуловим" -- решил;

на деле пойман за руку стражом порядка:
удача - прахадимцев ловят редко.

Карманник выведен из кабака,
утихла суета, склонив над трупом лица,
улики собирает, пауза пока,
милиция.

Опрошены свидетели для составленья протокола:
уж полчаса заметно протекло,
как за соседним столиком нашли кусок бумаги:
салфетки, смятой, вытертой губами.

Вот развернули, прочитали
плоды еще живого тела;
но разум слаб и жизнь на волоске.
Вот что начертано в листке:

"Мне колосьев золотая нива
сноп тяжелых зрелых дум навей.
В этом мире умирать не ново,
но и жить, пожалуй, не новей.

Тяжесть сна собой замкнет ненужность...."*

*(Смеяться или плакать над паэтом?
   Оставим тему. Сказка не об этом.
   Но, честно говоря, хочу я вас предупредить вполне серьезно:
   чтобы почувствовать всю глубинную суть трагедии,
       надо всё воспринимать ОЧЕНЬ серьезно)

"Есенин - хором - умер!"
"Иль Маяковский!"

валькирии:
Мы - жёны смертям и дети,
летели, как миг, крылаты,
тяжелым грузом одеты
в от крови мокрые латы.
Рекли голосами птиц
и сотни несли - измерьте! -
насильственной преданных смерти,
а также самоубийц.

Уносят тело паэта.
Все в ужасе.
Холодным крыты потом.

ОДНА ГЛАВА - ХОРОШО, А ДВЕ - ЛУЧШЕ

ПАЭТ:
Путь морозный - как между звёзд.
Свист весёлый - вселенский свист.
Где же, где же благая весть,
где же свет?

Низко небо, и сердца стук
словно бубен - не Божий дар -
застит ум - за ударом удар:
привкус уксуса, пота вкус.

Мир - висение в пустоте...

втарой встречный:
Ась? Где?

Паэт, наверно, думал вряд
ли что летят они в Валгалу,
но если думал - чувство лгало.
Оставим тему. Двое врат.

У этих врат стоял привратник *:
небритый муж, одетый в ватник,
простыми чертами олицетворяя некий русский характер,
а может быть он играл свою роль как умелый актёр.

*(Этот образ имеет богатую традицию на русской почве,
   восходит к некому собирательному сторожу или дворнику:
   ворота на ночь запирает, фамилия Кильдеев,
   любитель выпить, имя - Ибрагим.)

И наш паэт решил: привратник суд осуществляет:
кому к каким итти вратам,
и будет новых ждать, его упрятав там.
За первыми вратами выпасает пастырь паству. Лают
там псы.
Но небо голубое высоко, деревья. травы.
Не дуют там ветра. С утра вы
проснувшись совершаете прогулку
по рек кисельным берегам, и водопад молочный гулко
воздушной пеной освежит лицо.
А после - фруктами накрытый стол.
Вас ждут за трапезой приятные беседы -
ах, как желал бы я попасть сюда!
Идиллия: благие пастухи и стадо.
Картина радостна, чиста, проста до
слезинки умиления из глаз -
здесь благость Господа повсюду растеклась.
Другие же врата чистилище скрывают:
туда попавший заживо сгорит в огне
и испытает на себе Господень гнев.
И так бывает.

Паэт привратника у ног притих.
Привратник, взгляд сощуря, вдаль
смотрел, паэта же едва ль
заметил. Может, делал вид,
ведь был он чуточку хитёр,
ведь в скором будущем он стал известен как незаурядный актёр.

Паэта же обуял страх,
и вряд ли смог бы хоть до трёх
он сосчитать. Раз-два, раз-два -
до двух он сосчитал едва -
как вдруг почувствовал - несут
его иль чушь на Страшный Суд.

Судьи намереньям благим
был небом спет вселенский гимн:
и не забыть до гроба миг
паэту: грянул гром, и лик
явил наш дворник, стал другим -
судья - привратник - Ибрагим.

КАК ОНО БЫЛО (заместо исповеди)

ПАЭТ:
Слышал звук, к земле приник,
страха страх в себе отринул,
бой богов в себя принял,
сбросил мудрость пыльных книг.
Шёл - дороги, перекрёстки,
видел мир, и видел люд,
видел мор, и видел блуд,
было всё - и плети хлёстки
били. Падал я без сил,
было - смерти я просил:
дождь водою оросил,
дождь водою окропил -
я к земле приник и пил.
Встал я тих и дальше шёл:
видел мир, и видел ложь,
много видел, мало жил.
Там - вериги наложил,
там - богат был и умён,
почитался средь имён;
там - распутен был и нищ,
опускался ниже днищ.

А жизни менялись чёрные, белые полосы,
а я желал бы, может быть, бродить по лесу.
А жизнь меняла задачи и цели,
а я желал быть снова целым.

И как бы не текла неспешно жизнь,
но приближалась, хоть ты тресни,
близнь блезни,
бледни близнь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .*

*(И долго так он говорил - ведь не мешки ворочать.
   Терпение. Не будем мы ворчать.
   Нет, правда, помолчим - чего мы:
   паэт сейчас подходит к ключевому:)

Везде увяданье - и есть ли цветочная Ницца?
И чего рукой мне ни коснуться -
уснёт навечно. То, что будет сниться,
исчезнет вмиг. Деревья гнуться
не будут, как и нити виться,
и увяданию творенья надивиться
уж некому и брошено творенье:
уснул творец, припал к траве, кореньям.
Палучит всяк урок. Уж палучил.
Паэт упал. Паэт пачил.

втарой встречный:
Да, славный вы, паэты, люд:
смиренный пафос, слова блуд,
но сделал дело - был таков:
паэт свободен от оков.

ПАЭТ:
О тяжко смертному попасть сюда,
томит решенья ожидание Суда,
и всяк предстанет, верь или не верь,
перед Судом. В какую дверь,
к каким велят итти вратам,
рассудят как, как примут там?*

*(Здесь паэт хотел сказать буквально следующее:
   "Прашу не принижать иронией пафос праизведения, ведь
                Автор*
                *(уважаемый)
   во этих строках поднимает множество извечных вопросов :
   Паэт и Паэзия,
   устройство мира,
   любовь, как краеугольный камень мироустройства,
   существование загробной жизни,
   существование Бога.
   Задача Автора воистину важна:
   стебетесь тут с какого вы рожна.
   А я же, как коллега,
   во всем помогаю Автору*

*(Автор:
   Конечно, парюсь я средь парных рифм структуры,
   простой среди структуры, но которой
   так точно следовать всегда устав,
   нагромождений смысла, рифмы вдруг меняю я устав.
   Вот, в умной мысли рифмой высказавшись парно,
   паэту я признателен за то, что благодарно
   пытается он следовать сюжету
   (а есть ли он - один Создатель знает), но за это
   его конец я сделаю счастливым:
   в раю, вокруг где яблони и сливы.))

Ответил Ибрагим, привратник,
небритый муж, одетый в ватник:
Какой тут Божий Суд - татарская рулетка:
и в чём тут, стало быть, вопрос-то:
любую дверь ты выбираешь просто -
как жаль, захаживать паэты стали редко.

.....................................
.....................................
.....................................
.....................................*

*(Простите уж меня - не успеваю, братцы,
   главу я дописать: вот смысл в прозе, вкратце:*

(Далее перо плавно переходит в руки комментатора. Стараясь быть беспристрастным и не обращая внимания на родственность связей, оставлю вопрос о месте Константина Ковалева в русской литературе. Скорее всего, придя одним из последних, ему ничнго не досталось. Кончина паэта всегда трагедия, тем более, что большая часть его творений не была завершена, не говоря об опубликовании. Даже оставим в стороне вопрос о горе друзей и близких.
Полимедикаментозный суицид. Вынашивая мысль о так называемом "бескровном самоубийстве", он боролся с жизнью, "которую нет мужества оборвать и нет сил продолжать" (цитата). Костик ушел с улыбкой во сне, не успев дописать историю паэта. Текст паэмы был собран практически полностью (итог - стилистическая фрагментарность), за исключением "философской" части, план которой сохранился, включая прозаические наброски и некоторые стихотворные фрагменты, которые мы и расставили, сообразуясь с нитью повествования, изрядно, подчас, интерпретируя эти сумбурные и несвязные заметки. Мы позволили себе это, потому что именно мне  Костя в предсмертной записке доверил все это сделать. Итак, вот смысл в прозе, вкратце:

После слов Ибрагима паэт долго стоит в нерешительности, выбирая. Ехидные замечания втарого встречного подталкивают его. Зайдя в дверь, паэт видит, что обе они выводят в одно и то же место. Вокруг пустота. Выружаясь фигурально, бесконечная пустота и ничего святого.
Паэт устремляет полные вопрошания взоры на Ибрагима. Это тонкий философский момент, и его надо понять. Т.е. нет ни рая, ни ада. А есть ли Бог?
В легкой игривой стихотворной форме Ибрагим сообщает паэту буквально следующее:

Беспамятство - исток творчества. Высшее беспамятство - сотворение мира. Бог спит.

(сохранился даже стихотворный фрагмент:
Как брат паэта рек, а может быть и я,
заснул наш старый Бог над книгой Бытия.)

Возникает вопрос о познании мира. Почему же оно невозможно, возникает вопрос.

Ибрагим:
Все творчество Господа Бога нашего обладает свойством автокоммуникативности. Оно (это творчество) является очень тяжелым для изучения, сообщают западные теологи. Наши молчаливо соглашаются, доказывая на практике обратное, но вопрос не снимается. По сути, Бог ничего не творит и не творил.

паэт:
Тогда, кто сотворил мир?

Ибрагим суетливо рыщет глазами и, как бы в первого попавшегося тычет пальцем во втарого встречного.

Ибрагим: Вот он!

Смутился тот немножко,
чуть покраснел, пошаркал ножкой.

втарой встречный:
Балалаешник, играй.
Буду пестню петь, играй.
Пестню петь в народном духе.
Эй, чесной народ, затыкивай свои ты ухи!

(пает пративным голоском, паэт вторит)

Круче всяких разных щей
токмо груда овощей.
Нет пальзительней вещей:
прямо-таки ва-аще.

Овощ (холод иль жара)
не прибавит вам жира.
Будешь строен, даже рожа,
токмо будуч осторожа.

Что ж тут не понять такова:
Нет палезнее, чем ово-
щ!

В следующий миг, сообразуясь с сюжетным параллелизмом, на всех находит Осознание, и они становятся предельно серьезными. Ибрагим спрашивает паэта о цели прибытия.

На этом месте мы оставляем частично восстановленный текст и возвращаемся к основному. Спасибо за внимание.

BigAndy
27 июля 2000 г.))

ЗАМЕСТО ВТОРОЙ ИСПОВЕДИ: ЛЮБОВНО ЭРОТИЧЕСКАЯ ЛИНИЯ

ПАЭТ:
Звучат слова возможно дико,
но я пришёл за Эвридикой.
Частично мной она забыта,
отчасти, может, из-за быта,
и далее следи по тексту
до "без любви живу уж триста лет",
потом вернись сюда, не доставая пистолет,
короче, так: ищу свою невесту.

Ибрагим:Кто не забудет своей первой любви, не узнает последней!

втарой встречный:
Ась? Кто последний?

Ибрагим:А чаво енто ты не в стихах говариваешь?

втарой встречный (обидившись):
Вот он паэт, пусть и говорит в стихах, а я дальше в стихах говорить не буду. Буду говорить в прозе.

Ибрагим:Ах так. Тогда я тоже обиделся и ушёл. (уходит)

втарой встречный:
А я так и вовсе исчез. (исчезает)

СЦЕНА В ЕЛИСЕЙСКИХ ПОЛЯХ

Паэт вдруг видит дерево, а под ним спит прекрасная и обнаженная Эвридика.

ПАЭТ:
тебя хочу обнять хочу
хочу всегда с тобою рядом
о Эвридика Эвридика
о как люблю о как хочу

Эвридика открывает небесные очи:
глазам не верит и обнять паэта хочет.

как хочешь ты как я хочу
как грудь твою ласкать хочу
губами я ласкать хочу
руками я ласкать хочу
тебя хочу я целовать
не отрываясь долго долго
чтоб страсть росла довольно сильно
а страсть всегда превыше долга
я никого так не хочу
тебя одну лишь я хочу
ласкать живот и руку ниже
перстами сокровенно нежу
извивы тела стоны губ
и ниже опускались губ
язык ласкает сокровен
а ты уже не здесь
ты Эвридика уж за пределами всякого Осознания

и ты и ты ласкаешь ниже
и губы губы ниже ниже
и как безумно наслажденье
о как о как люблю тебя

Чудесное появление Господа завершает идиллию

Господь (бормочет себе под нос не обращая никакого внимания на паэта с Эвридикой):
Везде увяданье - и есть ли цветочная Ницца?
И чего рукой мне ни коснуться -
уснёт навечно. То, что будет сниться,
исчезнет вмиг. Деревья гнуться
не будут, как и нити виться,
и увяданию творенья надивиться
уж некому и брошено творенье:
уснул Творец, припал к траве, кореньям.

Сказал и повернулся, уходя,
искать пристанища, хотя...

...он на чело воздел венок из розы с миртом
и молвил им: ступайте, дети, с миром.
И, взявшись за руки, вошли в сады Эдема,
забыли прошлое, спросить забыли: "Где мы?",
в беспамятстве упали, сны окутали, нежны:
где нет вопросов, там ответы не нужны.

КАНЕЦ КАМЕДИИ
"КАМЕДИЯ ПАЭТА"

Здесь философский смысл частично ускользает,
а был ли он - один Создатель знает.
Когда и кто к каким пришел истокам,
уже не ясно, но постольку и поскольку
должна быть суть доподлинно ясна,
паэт в размыслии опять лишился сна.
Просторно мыслям там, словам где тесно,
от этого лишиться сна ужасно интересно.
Простором мысли в слове застревая,
паэты - суть метафора трамвая.
По рельсам мысли мчится наш паэт на всех парах,
узнать, что всё вокруг иллюзия и прах.
Раскладывая мир на дни, события и граммы,
по зову мчится срочной телеграммы.
Доподлинно узнать чтоб - на слово не верьте:
паэт лишился сна в размыслий круговерти.
Познанья сын и хмурый воин долга,
паэт с тех пор наш повторяет стойко:
когда застрял ты мыслью в чем-то долго,
листай к началу, чтоб притти к истокам.
Палучит всяк урок. Уж палучил.
Паэт упал. Паэт пачил.