ДОМ Венок сонетов

                <КЛЮЧ>

Что за напасть?! Течёт на кухне кран!
Как дома будь. Входи, входи же смело,
Вот кресло, что недавно опустело,
Вот видео мерцающий экран,

Сухой цветок, поставленный в стакан,
Стакан с лучистой трещиной по телу,
(Давным-давно его швырнули в стену),
Вот скатерти застиранный циан,

Безделицы, что выбросить всё жалко,
Вот телефон, похожий на ушанку,
А вот трюмо усталый океан —

Вот мир страстей, рождений и агоний...
Ты в этот дом пришёл как посторонний,
Но пойман им, как дикий зверь в капкан!

                1

Что за напасть?! Течёт на кухне кран!
Он любит петь. Он сводный брат сиренам…
Как сам решил, страдая явным креном
В нескромность и бессовестный обман.

Кран — комментатор всех домашних драм,
Он повторяет все слова рефреном,
Но, зачастив в усердьи вдохновенном,
Он помогает сердцу по утрам —

Тому не сбиться, как бы ни хотело!…
Наш кран считает жизни ритм — своим
И управляет им весьма умело.

Что ж, ритм владеет кем-то, кто-то — им!
Но мы от гостя это утаим.
Как дома будь. Входи, входи же смело!
 


                2

Как дома будь... Входи, входи же смело.
Да, помешал... сойти с ума в тиши.
По Пушкину. Мол, зеркальце, скажи...
Оно сказало... Как оно посмело?!

Болею, да... Врача? При чём здесь тело?!
Куда верней лечить, начав с души.
Вот выкорчую прошлого кряжи...
Да, знаю, знаю, клином клин — не дело...

Нет. Сердце выжимало виражи,
Как лошадь в сетке шрамов от вожжи,
Пока в мозгу, как сотня пчёл, гудела

Тоска... Садись... Тоска! А впереди...
Закончить мысль?.. Да к чёрту мысль! Гляди,
Вот кресло, что недавно опустело.


                3

Вот кресло, что недавно опустело...
Посадку в кресле, давнюю любовь
Воспроизводит точно вновь и вновь
Отлитая в их форму память тела...

Порой бывает: ты, спеша по делу,
Увидишь блеск. А после в сотнях снов
Всё щуришься сквозь времени покров,
Чтоб разглядеть, что твой зрачок задело...

И, хоть давно смешались письмена
В котле души, бурлящем жидким воском,
Но боли все, все дни, все имена

Нам возвращают долгим отголоском
Глаза людей из шахт портретных рам,
И видео мерцающий экран.
 


                4

Вот видео мерцающий экран —
За тонкой мглой экранного капрона
Схватились в смутный день зачатья Крона
В борьбе жестокой Гея и Уран,

Бредут из сада Ева и Адам —
Шумит, воспряв от груза яблок, крона,
Летит над морем дикий смех Нерона,
А Лир и Лот кочуют по судам,

И с поля брани сходят, как лавины,
Урнинги, амазонки, андрогины...
Но смотрит лишь один видеоман

На то, как пол меняет впрыск гормона,
И с Гименея падает корона, —
Сухой цветок, поставленный в стакан.


                5

Сухой цветок, поставленный в стакан —
Бессмертник. И, похоже, в этом дело. 
Он любит жизнь до страсти, без предела
И рвётся жить, как замерший вулкан.

Как будто в сладкой муке, выгнут стан. 
Он сам — как мука, сжёгшая всецело,
Он — пламя, что бессмертья захотело, —
Оранжевый, как небо жарких стран.

Счастливый, словно умерший в оргазме,
С открытым ртом, застывшим в жутком спазме —
Немой и всё ж кричащий истукан.

Оранжевый безумно, оголтело, —
Чудной цветок, пристроенный в стакан.
Стакан надбит — лучистый шрам по телу...


                6

Стакан — с лучистой трещиной по телу.
За то его и любят фонари,
Что множит свет мерцающей струи,
Чего не смог бы сделать, будь он целым.

Но и до травмы был стакан бесценным —
Его в руках ласкали до зари,
А звон его признанья и пари
Венчал собой.  Но он сошёл со сцены.

С цветком в груди уже отвык от рук.
Серийная посуда — так-то друг...
В руках другой. Заметил кто подмену?!

А в нём пустот волшебных пузыри!
Но он болеет трещиной внутри
И помнит день, когда швырнули в стену.


                7

Давным-давно стакан швырнули в стену.
Давным-давно... А он ещё летит,
(Допустим так... Пусть, время-монолит
Разверзлось, а пространство загустело)

Как бабочка, что медленно летела
Сквозь дней янтарь и сквозь ночей нефрит,
А ныне свой полёт безмерно длит
В куске смолы иль в шаре пустотелом.

За долгий миг стаканного полёта
Решился,.. нет, решил стократно кто-то:
“Всё кончено!” — и огненный султан, —

Густая взвесь вина густого с Крита, —
Поджёг мосты, восток в окне открытом,
И скатерти застиранный циан!


                8

Вот скатерти застиранный циан...
Когда был ситец ярким, как фиалка,
Колоду карт взяла с него гадалка,
Кольцо, меж делом, выронив в карман.

И завихрился мыслей ураган:
Не слишком ль высока цена подарка?
Не перегнута ль в жажде правды палка?
От Бога ль дар предвидеть у цыган?

А между тем, из ста путей — один
Затвердевал, как панцирный хитин,
И открывалась вещих снов изнанка...

Но в тот же день был кем-то прислан нам
Портрет с перстом, приложенным к губам...
Его б в огонь, да было лень и жалко.


                9

Безделицы, что выбросить всё жалко…
Случись им удержать наш беглый взгляд,
Наперебой с душой заговорят,
Кто сдержанно, кто трепетно, кто жарко —

Большой каштан, похищенный из парка,
Открытка с парой дремлющих наяд,
Игрушки, что глазами шевелят,
Стеклянный шар, мерцающий неярко.

Весь этот хлам... Ведь он и есть — очаг!
Расстаться с ним — как сделать подлость... Как
Прогнать из дома дряхлую служанку.

Да плохо ли, что с нами жить хотят
Часы и пять фарфоровых котят,
И телефон, похожий на ушанку?!


                10

Вот телефон, похожий на ушанку.
В туман, в мороз, в тоску, по вечерам
Мы прорывались к греющим мирам,
Позорно проиграв игру в молчанку.

Тряся над чашкой сонных капель склянку,
Включив соседям хор тибетских лам,
Мы разбирали с горем пополам
Язык глухих, санскрит или морзянку.

Исследуя клочков бумажных ворох,
Искали шифр, заложенный, как порох,
В сцепленьях цифр и буквенных лиан.

И, вырвав шнур предавшего связного,
Швыряли камни слов и взглядов снова
С тоской — в трюмо всеядный океан.


                11

А вот трюмо усталый океан.
Без отражений он вскипает ядом —
Бывает редко пусто место — святым,
И пустоты мучителен изъян.

А если не двухмерен мир зеркал,
Кто принуждён томиться с нами рядом?
Тот, кто в себе увяз незрячим взглядом?
Тот, кто в бессмертье дверцу отыскал?

А если… Вздор! Вот с лестью эпигоньей
Тебе предъявлен глянцевый двойник,
Исторгнутый из тьмы потусторонней.

Он рад, что хоть на этот краткий миг
Из царства сна и праздности проник
В наш мир страстей, рождений и агоний!


                12

Вот мир страстей, рождений и агоний...
Таких миров столь дороги огни,
Что затмевают солнца свет они,
Живущим за несбывшимся погоней.

Так западает в сердце свист щеголий
И тонкий луч в танцующей пыли,
Что жаждешь больше всех богатств земли
Вернуться вспять, — хоть сквозь просвет игольный.

Душой вернувшись, глядя на восток
Сквозь трепет штор и глупых слёз восторг,
Заливших тёплой влагой льды ироний,

Пройдя все точки времени петли,
Признайся — а теперь, ты помнишь ли,
Что в этот дом пришёл как посторонний?


                13

Ты в этот дом пришёл как посторонний.
Ты так давно кочуешь по домам,
Что знаешь — искушённый ветеран, —
Как отмахнуться от его историй.

Согнувшись в слишком тесном кресла лоне,
Среди вещей, проросших, как бурьян,
Ты — словно европеец-великан
В толпе пигмеев худшей из колоний.

Ты, гладя вялым пальцем лба овал,
Советуешь смотреть на вещи просто,
Но дом раскрыл банальности обман,

Он брешь нашёл меж фальшью и притворством
В тебе — самовлюблённом, важном, чёрством, —
И пойман ты, как дикий зверь в капкан!


                14

Ты пойман им, как дикий зверь в капкан.
Ты, как трясиной, втянут этим домом.
Теперь живёшь ты по его законам
И знаешь всех жильцов по именам.

Ты словно сам в сердцах швырнул стакан
И с корнем вырвал провод телефона...
Как незаметно сутью, а не фоном
Стал этот мир! И ты мычишь от ран.

Ты чертишь клетки на стекле оконном
И чувствуешь в прозреньи изумлённом,
Что дом свободу у тебя украл.

Ты пойман, пойман, пойман — стук рефреном...
Но вдруг с любовью, как о сокровенном,
Ты говоришь: “Течёт на кухне кран”.