Постиндустриальная поэма
Который где с тех пор поныне я не знаю,
Что Курт Кобейн глупец, но вот теперь меж ним,
Тем временем и мной самим, совсем другим –
Отсутствие пространства, времени стена... Связная
Ось меж «я» и телом, относимым мной к себе.
Теперь, завороженный этой осью, я не замечаю
Невнятность точки нынешней. Всех бед
И радостей не перелить в стакан. Из века в век
Не в силах человек снуздать событий стаю.
* * *
Дело было в августе одна тысяча девятьсот семдесят первого года;
погода
стояла изменчивая: день без марева нашей химчистки
менялся на ночь, в которой звезды сидели близко
к сцене, в партере, шурша фольгой, облизывая губы...
С труб и
карнизов ничто не подчинялось законам тяготенья.
Они стояли в комнате с торшером, но значенья
все это не имело, он ее не видел;
мимо
него вперялся и ее поток сознанья;
по радио все те же заклинанья
Высоцкая вещала. Ночь была бессонной...
* * *
Стоны
и прочие фрагменты сладкой жизни
пожалуй мы опустим... В нижнем
белье она сидела на издуманной постели,
и дело
было во все большем интервале
меж точками двумя, указанными нами;
он задавал бессвязные вопросы, она
- копна
волос и запахи живого –
ему в ответ соединяла слоги.
Вопрос: «Ты меня любишь?» – «Люблю.» – ответ
последовал левым боковым от сетки. «Ты меня
хочешь?» – «Хочу.». Заря
зарделась от стыда за собственную пошлость...
* * *
Прошлое
не любит ощупывания предметов руками
или размазывания грязи каблуками
по времени, что память отрезвит в объятьи, в шапочке
твоей, и кажется,
что все застыло в запахах воздушных масс –
вот ветер с пустыря какого-то там года, а сейчас –
сейчас лишь профиля того изгиб...
Он вдруг замолк. В беспамятстве своем он был прекрасен,
но связь есть
то, что тянется и вдруг за поворотом рвется,
и коли б это описал прозаик, наш герой промолвил: «Мне сдается,
что время двигаться в спираль подъезда...
Ты помнишь, на пленарном заседаньи съезда
Косыгин поднимал вопрос о помощи латиносам?
Но минусом
той пятницы и данного Дворца Советов
явилось то, что нас с тобой там не было и нету –
Мы кутались в ладони и колени друг у друга,
в то время как партийная прислуга
была ослеплена, на счастие, победой коммунизма;
и Фурцева тогда смолчала и не промолвила: «Как это низко!
И в то же время разрывающе меня на части...
Но, к несчастью,
я не могу протиснуться меж вашими коленями
и сделать не могу для вас мои слова последними
и умертвить вас в этом счастьи.»
Свидетельство о публикации №101050400288