к благосклонному читателю

Любезный, дорогая, граждане – если
вам сейчас не спится в плацкарте, в кресле
вы связываете слова в метель, в поднятую бровь,
и заняться другим не резон, ибо суров
нрав любимого, долг за квартиру, желудок,
и удача наклала на вас, как запрятал уток
в ягташ тот охотник,
и если не против,

я составлю тебе vis-a-vis со своих
Парфенонов, а проще сказать - буреломов: для нас для двоих
наступает отсутствие ветра и пробки в ушах,
и если представить, что кто-то ушат
с кипятком нам на уши и плечи опустит,
мы с тобою промямлим достаточно гнусно,
что нет чувства –
лишь том Пруста.

Отметь – любовь твоя еще жива,
когда твоя любовь ложится под жида,
и, к счастью, этот стих
опричь тому, водил ли Моисей его родных
в песках, в отчаяньи, в мозгах с кровавым клювом Ра.
Мне эти строфы – только способ до утра
пропеть осанну,
скрутясь в асану.


В такие дни убивает поэтов
пуля любовника жены либо собственное сердце. Поэтому
лучше сразу отрыть тамагавк таланта
и скрезти, бормотать что-то там, тараща
взгляд на женщину за окном, как пингвина с сумкой,
понимая, что завершение суток –
лишь следующее
начало следующих.

Изменения в пейзаже причиняют боль
если привыкаешь к старой картине и боль-
шего уже не ждешь – мир прекрасен.
Но полотна изнашиваются, и перекрасить
тянет руку. А ты предпочитаешь
охренев разлететься, потерять в стуле ножку, считая
свой новый шаг
за ни шиша.

Продай себя в постав, милейший, - это
надежней, чем искать ответа
на всхлипыванья вылетевшей почки или, того глядишь, туберкулеза.
Вот так и добываешь рифму к слезы, розы и морозы,
вот так и понимаешь, что один ты тоже можешь жить...
Февраль. Противная сама себе метель, и если что жужжит,
то уж не муха,
но муза слуха.

Мы производим видимости – присутствия,
прикосновения, промаха, собственного
достинства, негодования, уготованной участи,
битья головою о стенку, постмодернизма и псевдонаучности,
замерзанья у ее подъезда без ключа от ее подъезда,
комьев грязи на крышке гроба, клубьев пыли под креслом,
счета в банке
на баранки,

на квартиру в новостройке по улице Тимирязева,
на поездку в июле с женой и детьми в Канкун, разовые
шприцы, подруги, студентки, начальники,
вламывающиеся в твою ночь и душу, пренатальные
травмы, передозировки, шейпинги, прыжки
с парашютом и с крыши, все эти «прощай», «прости»,
и просто я
на простынях.

Вчера я вертелся волчком на полу среди
чашек с иссохшими чаинками, понедельников, суббот, сред и
звуков в корридоре, связанных с чем-то и в связи
с кем-либо. Женщина в авто привычно бросила «Вези»,
но этого я уже не слышал, я смотрел
в подтеки на стенах от плохопростированного белья и тем
более, что
боль – ничто.