Без разницы

- Почему?
- Глупый вопрос, не кажется?
- Не кажется.
- Это ничего не меняет. Он все равно глупый.
- Почему?
- Ты знаешь сама.
- Что знаю?
- То, что я знаю.
- Да, и что?
- То, что незачем спрашивать.
- Совсем?
- Совсем.
- Никогда?
- Никогда.


Все уже было. Все уже будет.
А вчера встретила его. Он такой как все. Но я его люблю. За что? Так нужно. Так записано.  И я уверена в этом, потому чот я сама читала.

А за окошком кошки сребут настойчиво асфальт. Зачем скребут? Наверное им нужно, так написано. Сомневаюсь, что они могут прочитать, но может быть у них существует другая форма передачи информации... К примеру, из усиков в усики. Из глазиков в глазики. Так течет знание из одного кошачьего покаления в другое. Знание увеличивается и видоизменяется. Иногда легкое как пена, в другой раз густое как кисель, потом мутное как молоко.
А я его опять жду. Лавочка чуть темная от дождь, что пролился ночью. Очень приятно спать под звук дождя. Как можно его слышать, если спишь? Быть может звук слышен мембранами? Что не только влажность дождя становится извастна коже, но и звуки, музыка. Интересно то, что нот-то больше, чем семь у дождя. Хоть кто-то может подумать, что у него одна нота. Думать так слишком просто. И неинтересно. У дождя столько нот, сколько предметов на которые он пускает свои капли. Это нигде не написано, но я знаю. Может как-нибудь запишу где-то.
Пролетают рядом авобусы, давя резиной колес черный асфальт, трогая желтые линии, обозначающие остановку. Откуда-то издалека прилетают, касаются, и улетают. А остановки потом ждут других автобусов. Не честно? Просто у них другая мораль.
Небо повисло над городом. Серое и тежелое. Никуда не сдвинется потому что оно везде. Ничего не измениться, пока не порвется. А порваться оно должно, по прогнозам гидрометеоцента, только к вечеру. Да, сейчас утро, между прочим. И вот оно висит такое свинцовое, и как будто медленно-медленно падает. И то, что я знаю, что оно все таки достигнет меня, будет лежать на моей голове, одна только мысль давит. Давит.. медленно, но настойчиво. Тяжело от мысли. Я лучше зайду под навес.
Рядом стоят люди. Такие же как я. Только мужчины не красят глаза. А женщины не носят галстуков, как я. Еще, как вы можете уже знать (из энциклопедий например), женщинам нельзя носить джинцы, брюки и штаны. Даже дома. Мужчинам нельзя носить юбки, платья и колготки. А я иногда дома одеваю братика джинцы. Они бархатные. Мне нравится. Но потом я вспоминаю, что написано о запретах для меня одевать джинцы. И снимаю. И одеваю халат. Он меня бесит уже!
Один паренек, такой забавный, стоит задрав голову на серое небо. А небо тяжелое. Он как будто борется с тяжестью и силой. Интересно, какие у него глаза? Может быть серые, как  сегодняшнее небо. Или голубые, как ясное небо вчера. А еще бывает небо розовое. Или желто-красное, когда горит как лава в кратере. Не думаю, что у него такие глаза, впрочем. Я подошла к нему и стала рядом. Ноль внимания. Как же подглядеть глаза? Подпрыгнуть? Нет, не увижу. Нужно опустить их.
- Автобус? – произнесла я заглядывая за парнишку и высматривая автобус, которого не было. Он оторвал, как показалось с большим трудом, глаза от неба в сторону
такого обычного транспортного средства. Которого, на
самам деле, не было.
- Нет, нет автобуса. – а глаза у него были карие. Горячие
темные чайные глаза. Он сжигал по унции серости в небе, ему это наравилось. А может быть просто нужно было делать это? Может быть так было написано? Наверное.
Да, глаза были разные. Какое разнообразие было в людях! Глаза. Они сановятся цвета настроения. Вот серые глаза бывали у меня, когда было грустно или что-то далекое вспоминала. Когда я думала про море, которое было далеко, на моей родной планете. Еще я вспоминала моих друзей, и глаза становились немного голубыми. Но это воспоминания были о времени, что никогда не вернется. Никогда. И мне было грустно от этого.
Голубыми глаза становились тогда, когда я видела интерес и радовалась, внутри все было небесно и легко. Было разноцветно и необычно. Помню, я увидела огромного розового слона на улице. Он был пушистый и мягкошерстный. Я его снечала не заметила, шла уткнувшись в серебристный асфальт. Потом чуть вперед посматрела и… СЛОН! Я на него смотрела, на огромного и пушистого, и его шкура становилась фиолетовой там, где я бросала взгляд. Слон улыбнулся мне, показав свои белоснежные бивни и сделал кружек из хобота. Потом слон ушел.
А зеленые глаза были когда мне было спокойно, тепло так. Как будто никак, но хорошо. Нет эмоций. Не чувствовала ничего. Знаете, как когда мы не болеем, то и не чувствуем своего тела, а как только заболит, к примеру, ухо, то мы хватаемся за него и в мыслях ухо, и в чувствах ухо и в эмоциях оно же. Так вот при таких случаях, глаза становились желтыми. Однажды мне было так плохо. Я думала, что умру. Весь огонь планеты вошел в мой мозг и горел там ярко. Весь лед серевного континента всосался в тело. Я не могла двигаться. Лежала и умирала. Была на сто семьдесят процентов уверена, что не смогу я дальше жить. Как можно жить с огнем в голове и льдом в теле? Не можешь пошевелиться, не можешь встать, чтоб зачерпнуть воды и залить ее в мозг, остудить, затушить огонь. Просто лежишь и сгораешь во льду.
Ещё бывали у меня белые глаза. Но не хочу я про это рассказывать. Мне страшно.

Подъезжал автобус, все люди потянулись к нему. Остановка стала расширяться, освобождаясь с дальних участков. Быстренько образовалась кучка человечков, которые плотно прижимались друг к другу, как бы стараясь образовать одну массу, которая не может оставить своих частичек на остановке. И автобус, если бы не взял кого-то из массы, совершил бы членовредительство. Так как все знали, что автобус не хочем членовредить, они безбоязненно образовывали массу, которая полностью залезет в автобус.
Поместились.
Я опаздывала к нему на три с половиной секунды. Я не хотела заставлять его ждать, потому что на улице уже было очень холодно. А я ему еще не купила шапку. Стоит он там, наверное, в своей кепочке с салатовым козырьком, мерзнет. А, вот, уже вижу, мёрзнет. Бедненький мой…
- Привет, ты где так задержалась?
- Извини, автобуса не было долго. Замёрз?
- Нет, не очень. Двигаться еще могу. – произнес он синими
губами и улыбнулся глазами.
- Ну, тогда подвигали в кафэшку вон, видишь, через сто тридцать семь метров?
- Угу, - он махнул головой, что означало «Пошли быстрее, а то я тут примерзну к
остановке».
Народу было мало, как ни странно. В это время суток всегда много тех, кто скучает и тех, кто рядом. Всех много. Но сегодня, не понятно по какой причине, за триугольными столиками сидело всего две компании. Одна, где было два молодых человека и девушка, что-то обсуждали, крича шепотом и время от времени поднимая глаза на всех остальных, как бы прося извинения за то, что они увлеклись своими разговорами, которые могут быть неинтересны окружающим. Но окружающих не было, а те, кто сидели за другим столиком, не обращали ни секунды внимания. Их было двое.
Мне нравилось это кафэ из-за триугольных столиков. Не правда ли хорошая идея? Когда нужно далеко, можно сесть почти по углам. Когда наоборот, то к одному уголку придвинуться. И тогда стол казался как сердечко. Еще там были триугольные окна. Тоже забавно. Когда мы с ним смотрели на проходящих прохожих, всматриваясь в глаза и считая голубоглазых, то вынуждены были стоять очень близко друг к другу, потому как окошко сужалось книзу. Это было уютное кафэ. Тут поселилось много воспоминаний о нем.
Наш столик был у окна, но не в углу. Он мог смотреть на людей, кто сзади меня, я – не тех, кто за ним. Но мы смотрели друг другу в глаза.
- Я был у старика, - тихо, с какой-то чуть заметной грустью
сказал он.
- Как он?
Старик болел. Это было давней историей и уже никто не помнил то ли он старик, потому что болел, то ли он болел из-зи того, что был уже стариком. Его называли «сумасшедшим», потому что он знал больше чем другие. А знал он это потому, что помнил. Многие могли б сказать, что помнили это… Так же как и он. Он читал книги и рассказывал, что в голове у него случаются флэш-бэки, цветные и живые. Но как? Все же знали, что невозможно жить настолько долго, чтоб быть живым свидетелем былых событий. Он тоже понимал это рациональное мышление. Но! Также он имел эти вспышки памяти, казалось, чужой памяти. Раньше, как он сам рассказывает, он мучался, думая откуда же он может помнить все то, но потом смирился и принял этот «дар» как просто существующее. «Ведь не для всех явлениймы знаем причины, - говорил он, - но это не мешает нам верить в явления и использовать их».
- Рассказал мне историю… Она меня поразила, до сих пор
сидит в моей голове…
- Тебе с ней трудно, я вижу, - улыбнулась я, - расскажи
мне.
- Да, конечно, - спокойно начал он.
***
Несколько веков до нас, примерно в 21 или 22 веке, существа были разными настолько, что некоторые из них имели почти черный, очень очень темный коричневый, цвет кожи, а другие были белыми, как, помнишь, тот фонарь на улице Возраждения. Представь только, совершенно разные существа! Более того, между самих белых существ были различия. Естественно, были мужчины и женщины. Но были и существа, котторые путались в половых различиях. Старик говорит, что возможно это и было частью причины исчезновения.. Но все по порядку. Они делили себя по «политическим убеждениям». Хех, забавно так всё! Они придумывали идеи, часто совершенно противоположные, защищая их правоту и истинность. Подумай, как может быть, чтоб две противоположные идеи были верными? Нет, например, будучи убежденным, что фиолетовый цвет – единственно правильный цвет, существо кричало везде, что оранжевый цвет – вредный для здоровья, совершенно не подходит ни к одному объекту в этом мире и т.д. Понимаешь? Они понимали, что кричат чушь, хотя б потому, что если в мире, в природе, есть оранжевый цвет, то он не противен естеству. Понимали. Но, тут вообще парадоксально, они, причем все (в этом была их идентичность) думали, что разность – условие жизни! Что, будучи одинаковыми в своих мыслях, существа их расы вымрут. Хм… так и случилось в последствии… Но об этом  чуть позже.
Так жили эти существа где-то на протяжении двух с чем-то тысячелетий, доказывая свою правоту и плюя в лица оппанентов, только потому, что они были другими. Были войны, были убийства. Они что-то всегда делили. И никак не могли поделить… А знаешь почему? Старик сказал, что этио все потому, что у них в генетическом коду было записана одна и та же информация – быть другими чем остальные, так как этоусловие жизни. «Побеждает сильнейший» - это говорил один из их ученых… Представляешь? Ученый! Ему многие верили. Те, кто не верил, были другими, и естественно («естественно» для их образа существования)убивались теми, кто был сильнее. Глупо, да?
А иногда в городах вступали в силу законы, по которым не разрешалось строить одинаковые здания. Старик говорит, что это заставляло  строить все лучшие посторойки, более красивые и удобные. Когда я спросил, а не может ли быть так, что «разность» могла повернуть умы и в противоположном направлении? К примеру, построил кто-то дом, «отличающийся» дом по архетектуре и стройматериалам. Специальные такие красочные пластинки на стенах квартир, которые производили некоторое таксичное вещество, способствующее абнормальному физическому развиию орагнизма…
«Ну и что? - спросил он, - зачем? Им незачем было уро… ааа… в смысле «другие»? Нет, постой, они уничтожали уродов. Они слишком другие были. Существа те были за нормальные разности в физиологии. На счет внешности, как продукт их геноцида, они были осторожны, хотя… да…» Я помню, он потом задумался. Я и спросил, «Разве они не экспериментировали?» «Откуда ты узнал такое чужое слово?», удивившись спросил он. Я только пожал плечами и пошутил: «Флэш-бэки».
Что стало последней капли их борьбы? Отчего они не выдержали, будучи разными две тысячи лет, убивая друг друга из-за непохожести. Они жили двадцать сотен лет в конфликте и разногласии. Казалось бы, могли и приспособиться. Но за век до гибели, им явился Бог на Землю. Знаешь, это существо, в которое часть из них верило, а другая часть, как ты уже догадываешся, не верила. Причем, это никак не отражалось на истинном существовании этого самого Бога. Смешно, да? Но выиграли-то те, кто верил! «Интересно, ставки большие были в этой игре?» – пошутил я. А он, с очень серьездным видом, с тяжелым взглядом сказал: «Жизни миллионов», и остановил свой взгляд на мне. Мне жутко так стало, я помню. Никогда не думал, что наш старик имеет такие глубокие и темсные глаза. Или мне показалось?…
Знаешь в чем вся ирония ситуации? Помнишь я говорил, что у них у всех в генетическом коду была одна и та же информация о том, что нужно быть другим, чем остальные? Так вот… Теперь подумай, что случается с тклами, движущимися в разных направлениях? Два варианта: либо они сталкиваются, либо отлетают в противоположных направлениях. Но там, куда они отлетают есть ведь и другие тела. И чем больше разных тел, тем больше возможность столкновения. Вот они все там и пересталкивались. А то, о чем я говорил старику, а именно «эксперименты», позволили появиться нашей расе. Старик говорил, что мы все произошли от двух существ, живших до нас. Женщина и мужчина. Но знаешь что интересно? У мужчины были голубые зеленые глаза, а у женщины – карие. Почему у нас нет определенного цвета глаз, а глаза меняются в зависимости от внутреннего нашего состояния? Вот это я хочу разузнать. Не правда ли интересно?
***
- Не кажется ли тебе, что это глупый вопрос? - передразнила
я, намекая на то, что мы одинаково мыслим, и если его это всё заинтересовало, то и меня тоже. Иначе и быть не могло.
- Издеваешся, да? – улыбнулся он. Его глаза меняли цвет с
голубого на более зеленый. В конце концов глаза стали зеленые.
- Что мне отвечать? И нужно ли отвечать? – опять подкалывала я его. И мы уставились молча друг на друга. Звуков, кроме тихой музыки, не было. Странно как-то было, пары те исчезли. Я не смотрела по сторонам, я просто чувствовала, что никого в зале нет. За окном шумел дождь, создавая непередаваемый фон музыке. И было так тепло, и полумрак казался светом, потому что напротив были его глаза.
И мне тогда еще подумалось, зачем люди придумали слова, если и так все можно прочитать в глазах и в голове? Зачем эти звуки? А потом я вспомнила, какое непередаваемое ощущение дарит пение. И те кто слушают кого-то, кто поет, делает ему неоплачиваемую услугу, слушая, даря свое внимание и время. А певец или певица просто наслаждается звукоиспусканием в различных его формах. Как все интересно!
А глаза его стали теплеть, и почти стали горячими. Карие глаза сжегали меня, грея изнутри, давая мне очередную новую жизнь. Я как будто вознеслась, обьятая пламем, куда-то высоко-высоко вверх, летая в его глазах. И там было горячо и искры радости.
- Кареглазая моя, - чуть улыбнулся он.