Баллада о Серёге

Моему другу, Серёге А. посвящается.

Любил Серёга какать
и в день по десять раз
садился голой попой
на белый унитаз.

Любил он, что поделать,
спустить свои штаны
и выкакать каральку
невиданной длинны.

Ещё любил он, правда
не часто, иногда,
смывать и после слушать
как булькает вода.

И ужас как любил он
бумажкою шуршать,
а также громко пёрнуть
и запахи вкушать.

Но как-то раз, о горе,
о страшная беда,
ходил Максуд к Серёге
попукать иногда.

И вот однажды утром
пришёл к нему Максуд
и говорит: «Серёга,
я много думал тут

и понял - без тебя бы
ох плохо мне пришлось;
в моём желудке снова
давленье поднялось.

Поверь мене, Серёга,
терпел я до поры,
но вот настало время
мне выпустить пары.

Жаль у меня в квартире
не ценят смардный дух,
а тут ещё, как пёрнешь,
покою нет от мух.

Мерзавки так и липнут
учуяв дух говна.
Да, без тебя, Серёга,
пришла бы мне хана».

В ответ Серёга Макса
похлопал по плечу:
«Послушай, Макс, давно я
сказать тебе хочу.

Пердишь ты просто класно,
это само собой,
но почемуб синхронно
не пёрнуть нам с тобой?!»

Но Макс воскликнул: «Что ты!
Ещё хочу я жить!
Ведь так пожалуй может
и уши заложить!

Ну ладно, это шутка!
Пердим по счёту три.
Не пёрни только раньше
пожалуйста смотри».

И уж к отсчёту было
Макс думал приступить,
но тут пришлось Серёге
его остановить.

«Постой-ка Макс, так просто
я не могу пердеть.
При этом в туалете
привычно мне сидеть.

Я сяду в туалете,
ты встанешь у двери,
и вот тогда мы пёрнем
с тобой по счёту три».

О еслиб мог Серёга
узнать ещё тогда,
какая с ним случиться
ужасная беда,

схватил бы он Максуда
и вышвырнул за дверь,
и жил на этом свете
ещё бы и теперь.

Но только не дано нам
узнать своей судьбы.
Играют ею боги,
а мы её рабы.

И вот раздался грохот,
и зашатался дом,
и даже Макс с Серёгой
поверили с трудом,

что звук такой сумели
они произвести,
но Макс ещё с улыбкой
сумел произнести:

«Серёга, ты ведь знаешь,
я не ношу креста,
но я сейчас поверил
в величие Христа.

Ведь хоть совсем другое
нам библия твердит,
я понял:  гром на небе -
то боженька пердит».

Затем Максуд шатаясь
ушёл к себе домой.
Тут Серый обернулся
и вскрикнул: «Боже мой!

Ведь я за жизнь так много
учебников прочёл!
Коэффицент вибраций
чегож я не учёл!

Мой унитаз любимый
распался на куски!
Чтоб мне, такому дурню,
всю жизнь жевать носки!

Кудаж я буду какать,
и где буду сидеть,
когда мне очень сильно
захочется пердеть»!?

И зарыдал Серёга,
от горя жив едва,
и долго так он плакал,
сморкаясь в рукава.

Но горю не поможешь
потоком горьких слёз,
и Серый над проблемой
задумался всерьёз.

Проблема ж заключалась
в своей основе в том,
что срать вне туалета
Серёга мог струдом.

 Он пробовал накакать
и в тапок, и в мешок,
на стол, на табуретку,
и к кактусу в горшок.

И даже прямо напол,
и в ящики стола,
и попа срать хотела,
да только не срала.

А как же жить на свете,
когда не можешь срать;
совсем уже Серёга
собрался умирать,

но тут из под кровати
он взял ночной горшок,
и сами вдруг какашки
полезли из кишок.

«Ура!» - воскликнул Серый -
«Теперь могу я жить!
И тужится я буду
теперь, а не тужить!»

И лишь одна проблема
возникнуть здесь могла:
была горшка вместимость
для Серого мала.

Но Серый был не дурень,
он брал большой мешок
и после уж садился
покакать на горшок.

Когда горшок был полон,
Серёга брал горшок,
и резко все какашки
вываливал в мешок.

Когда ж мешок был полон,
он дворнику звонил,
и дворник дядя Коля
с тележкой приходил.

И делал он к Серёге
так рейсов пять за день.
(Он так устал, что даже
хотел взять биллютень).

И снова у Серёги
всё стало хорошо,
но только жили мухи
поблизости ещё.

Любил Серёга какать,
а мухи кал лакать,
и стали эти мухи
к Серёге проникать.

Они над ним летали,
над головой кружа,
и запахи вдыхали,
восторженно жужжа.

На голову садились,
бродя там как в лесу,
как спринтеры носились
на Серовском носу.

А были и такие,
что лезли даже в рот,
но большинство стремилось
совсем наоборот

к мешку, горшку и попе
на вкусный дух еды.
Совсем Серёга сбрендил
от этакой беды.

И закричал он: «Мухи!
Я вам щас отомщу»!
И он из-под подушки
достал свою пращу.

Разбил ей всё что можно
в квартире, а потом
за мухами гонялся
с огромным топором.

Махал им влево, вправо,
но мух не зарубил.
Лишь только табуретки
на щепки порубил.

И стал он эти щепки
задумчиво пинать,
задумавшись: ну как же
всех мух ему прогнать.

И так усердно думать
над этим Серый стал,
что есть и даже какать(!)
при этом перестал.

И думал над проблемой
он этой день и ночь,
а мухи есть хотели
и улетели прочь.
 
И снова у Серёги
настала благодать -
пердеть спокойно можно,
спокойно можно срать.

Но только скучно стало
Серёге одному,
и тишина на уши
давить стала ему.

Уже привык он как-то
к веселию погонь,
к жужжанью мух и к факту,
что те летят на вонь.

И он открыл все окна
и громко стал пердеть,
но мухи не хотели
на запахи лететь.

Тогда говно Серёга
размазал по стеклу,
а так же всюду кучки
разложил на полу,

но мухи не летели
на запахи дерьма,
и понял вдруг Серёга,
что ведь уже зима...

Зима тянулась долго.
Серёга водку пил.
Всё так же дядя Коля
с тележкой приходил.

К весне Серёга умер,
но только не спроста
украсила улыбка
застывшие уста.

Писал он в завещаньи:
«Как день прошли года.
Сейчас и я за ними
отправлюсь в никуда.

И стоя на пороге
пределов бытия,
смотрю назад, на то я,
как жизнь прошла моя.

Нет, сделал я немало,
наклал немало гор,
запор я что такое
не знаю до сих пор.

И пусть сейчас умру я
и оброщуся в прах,
мой кал увековечит
мои труды в веках.

Теперь о завещаньи:
свой какушный мешок,
обломки унитаза
и свой ночной горшок

я завещаю Максе,
давай, Максим, дерзай!
Из туалета только
пореже вылезай.

А мухам завещаю
я всё своё говно.
(Спросить у дяди Коли,
где сложено оно.)

Ну всё, уже в могиле
одной ногой стою.
(А интересно, можно
прокакаться в раю?)»

Серёгу хоронили
во вторник, после двух.
И люди удивлялись:
«Откуда столько мух»?!

А мухи беспокойно
сновали там и тут…
И кто сказал такое?!
Мол, мёртвые не срут!

The end.